Казимир Северинович Малевич (11 (23) февраля 1878, Киев - 15 мая 1935, Ленинград)

Будущий художник родился на окраине Киева в семье управляющего сахароваренного завода Северина Антоновича Малевича. В этой польской семье появятся на свет ещё четырнадцать детей. Но для матери старший сын останется самым любимым. Людвига Александровна станет его опорой в последние годы жизни, она ослепнет от горя после его смерти и погибнет в блокадном Ленинграде. Отцу Казимира приходилось по работе много ездить, и он часто брал с собой сына. 

Детство живописца прошло в украинских селениях, окружённых свекольными полями (много позже образы малоросской природы найдут отражение в его "крестьянских сериях"). Красота пейзажей поражала воображение мальчика. Огромные лужи на улице, по которым проходит стадо коров, лучи солнца в разрывах предгрозовых туч - эти картины откладывались в памяти "как негативы, которые нужно проявить". Разумеется, отцу было совершенно ясно, что мальчику, когда тот вырастет, предстоит "варить сахар" или выбрать себе не менее достойную мужчины профессию. Позже, чтобы получить по настоянию отца "настоящую" специальность, Казимир закончил пять классов агрономического училища в селе Пархомовка. По иронии судьбы, этот диплом останется для великого художника единственным официальным документом об окончании учебного заведения. 

Интерес к краскам в Казимире разбудила случайная встреча, которой другой на его месте просто бы не придал значения. Однажды мальчик обратил внимание на маляра, красившего крышу, "которая становилась зеленая, как деревья и как небо". Дождавшись, пока мастер уйдет, он забрался на крышу и сам стал красить её. У него ничего не вышло, но он не расстроился, уж "очень приятные ощущения испытал от самой краски и кисти". Первая кисть Малевича была куплена в аптеке - такими смазывали горло больным дифтерией. Она нравилась ему больше, чем карандаш, поскольку позволяла покрывать цветом большие плоскости.

Все мальчишеские забавы были заброшены, Казимир сидел дома и рисовал - так хотелось написать, как коровы переходят лужи после ливня, и их отражения в воде! Но по-настоящему счастливый день наступил, когда мать купила ему краски. Людвига Александровна приехала с пятнадцатилетним сыном к родственникам в Киев. Гуляя по городу, они зашли в художественный магазин. Очевидно, мать давно задумала сделать Казимиру подарок, но ни она сама, ни сын не понимали точно, что им выбрать. И приказчик предложил им этюдный ящик с полным набором красок. Всю обратную дорогу подросток любовался своими сокровищами - изумрудной зеленью, кобальтом, охрой. Мог ли он предположить, что в тот день решилась его судьба ?

Когда Казимиру исполнилось восемнадцать, семья Малевичей перебралась в Курск. В этом городе будущий художник проведёт более десяти лет, женится на дочери местного фельдшера Казимире Зглейц. У них родится двое детей - Анатолий и Галина. Сын умрет от тяжёлой болезни в четырнадцать лет, а дочь переживет и громкую славу отца, и полное его забвение (она уйдет из жизни в 1973, так и не увидев, как картины Малевича достанут из запасников и с гордостью развесят в залах Третьяковки). Для Казимира Курск стал городом, где он предпринял первые серьёзные попытки заняться живописью. С утра до вечера он рисует этюды, пытаясь запечатлеть природу "во всех моментах освещения". Но нужда, которая будет преследовать его всю жизнь, заставит живописца устроиться чертежником в Управление Курско-Московской железной дороги. "Я не понимал [зачем я здесь], как птица не понимает, зачем её держат в клетке", - признается он потом. Когда становится невмоготу, Малевич достает мольберт и начинает рисовать вид, который открывается из окна конторы. Начальник относится снисходительно к странностям своего подчиненного, советуя, впрочем, тратить на подобные пустяки "не весь день". Малевич же рвётся в Москву, считая, что только там он сможет научиться рисовать.

В августе 1905 Малевич подает прошение о приёме в Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Ему отказывают и он селится в художественной коммуне в Лефортово.

В просторном и светлом доме неудавшегося художника Курдюмова жили около тридцати "коммунаров". Платить за комнату надо было семь рублей в месяц - по московским меркам, очень дёшево. Но к весне 1906 даже эти расходы становятся ему не по силам, и Малевич возвращается в Курск.

В автобиографических заметках Малевича довольно часто говорится, что в свои летние приезды из Москвы в Курск он "продолжал писать импрессионизм". Герои его ранних полотен, по словам крупнейшего специалиста по творчеству Малевича Александры Шатских, - "свет и цвет". Среди произведений начинающего живописца преобладают пейзажи и этюды с натуры.

И все же Малевич не оставит своих попыток покорить Москву. Он переберется туда с семьёй, вскоре разведется со своей женой Казимирой (по слухам, изменившей ему с каким-то полковником), а в 1909 женится на детской писательнице Софье Рафалович. У её отца, врача Михаила Фердинандовича, был дом в подмосковной Немчиновке, ставшей для художника любимым местом на земле. До конца жизни всё свободное время он старался проводить там, там же и завещал себя похоронить.

Московское училище, куда три раза безуспешно пытался поступить будущий авангардист, было крайне консервативным учебным заведением. Если его ученики покушались на традиционное натуралистическое искусство в духе художников-передвижников, их со скандалом выгоняли. Так поступили с Михаилом Ларионовым, Робертом Фальком, Владимиром Маяковским. Так что у Малевича было немного шансов доучиться до последнего курса. Вместо этого он попал в студию Ивана Рерберга.

Рерберг был почитателем импрессионистов, пуантилистов и Поля Сезанна. А также - одним из учредителей Московского товарищества художников. Благодаря ему, Малевич знакомится с Наталией Гончаровой, Василием Кандинским, Михаилом Ларионовым. Там же он встретился с человеком, оказавшим огромное влияние на Малевича-художника в первые московские годы, - Иваном Клюном (Иваном Васильевичем Клюнковым) Их дружба продолжалась много лет Именно Клюн создал последние портреты своего великого друга: рисунок умирающего художника был сделан за два часа до кончины. Если в начале дружбы с Клюном Малевич был ведомым то к началу десятых годов Клюн сам оказался под его влиянием "Долгое замедленное развитие сменилось у Малевича годами насыщенными поразительными художественными новациями. Год шёл за пять", пишет исследователь Александра Шатских.

Французкие импрессионисты недолго служили ему образцами для подражания Как и другие русские художники-авангардисты Малевич вольно интерпретирует французский кубизм. Ему нравится подмеченный кубистами распад предмета на угловатые, почти геометрически простые формы. Из этих осколков возникает новый образ. Однако интереснее, считают русские авангардисты - и Малевич вместе с ними - когда расколотый, расчлененный предмет продолжает на картине свое бесконечное движение. Так двигаются узлы машины или станка - героев нового века, приходя щих на смену (в этом русские "левые" были согласны с итальянскими футуристами) не лепому, несовершенному и безнадежно устаревшему объекту преклонения фигуративного искусства - человеческому телу.

Русские левые художники соединили открытия французских кубистов и итальянских футуристов создав кубофутуризм. На кубофутуристиче ских портретах Малевича - портрете Клюна и музыканта живописца и композитора Михайла Матюшина - человеческое лицо пред ставлено как "проекция внутренних ощущений" художника, с помощью которых тот стремился выразить личность своего визави. В декабре 1910 молодой бунтарь Михаил Ларионов приглашает Малевича принять участие в первой выставке "Бубнового валета". С тех пор тот показывает свои картины почти на всех эпатажных выставках. Последний мирный год в жизни России, 1913, был связан для Малевича с Петербургом, родиной русского авангарда. Вместе с Владимиром Татлиным он вошел в футуристический "Союз молодежи".

В "Союз" объединились не только художники, но и поэты - Владимир Маяковский, Велимир Хлебников, Давид и Николай Бурлюки. Иллюстрации и литографии Малевича того периода украшают многие футуристические книжки Хлебникова и Крученых. Самым громким проектом художников и поэтов были скандальные постановки "первого в мире театра футуристов", особенно футуристическая опера "Победа над Солнцем", представленная зрителям в петербургском "Луна-парке". Автором либретто был Алексей Крученых, пролог написал Хлебников, музыку создал Матюшин, а декорации и эскизы костюмов - Малевич.

Декорации Малевича, костюмы, деформирующие фигуры актёров, создавали в резких лучах прожекторов потрясающий сценический эффект. Спектакль был нацелен на "вселенский" скандал. И публика легко поддалась на провокацию.

Один из журналистов писал: "Скоро в театре сделалось два представления вместо одного, одно - на сцене, другое - в публике. Редкую музыку заменял свист, очень гармонизировавший с тем бредом, который раздавался со сцены". Сам же Малевич впоследствии оценил свою работу над оперой "Победа над Солнцем" как начало супрематического периода в своём творчестве.

Между наездами в бурлящий Петербург Малевич живёт вместе с семьёй на даче в Кунцево, недалеко от любимой Немчиновки. Это намного дешевле, чем снимать квартиру в Москве. А нехватка денег уже стала хронической. Иногда денег не было даже на холст. И тогда Малевич использовал мебель... "Туалетная шкатулка", "Станция без остановки" и "Корова и скрипка" были написаны художником на полках обыкновенной этажерки - по углам деревянных прямоугольников заметны отверстия, через которые проходили соединявшие их стойки.

Авангардистские выставки следовали одна за другой. Готовясь к очередной из них, Малевич пишет свой знаменитый манифест "От кубизма к супрематизму. Новый живописный реализм". Даже кубисты и футуристы, не говоря уже о вчерашних кумирах, импрессионистах, казались теперь художнику недостаточно радикальными. Супрематизм - искусство чистых, простейших форм - квадрата, креста, круга, которые создают на холсте собственную гармонию, по своему организуют пространство. Несколькими годами позже, почти все двадцатые, в русском авангардном искусстве будет идти борьба между Малевичем и его бывшим единомышленником Татлиным, между супрематизмом и конструктивизмом. Они делят, ни много, ни мало, Вселенную. Как подметит прекрасно знавший обоих Николай Пунин, "Татлин обычно закреплял за собой Землю, пытаясь столкнуть Малевича в небо" (Малевич считал, что искусство должно покинуть Землю, как "дом, изъеденный шашлями"). И тот, и другой видели себя демиургами, творцами нового мира. Таким самостоятельным миром было для них искусство. Не случайно понятие "спутник Земли" как обозначение межпланетного летательного аппарата впервые использовал именно Малевич, выводя принципы его работы вовсе не из законов физики, а из пластических принципов супрематизма. 

А пока, в 1915, тонкая книжечка с манифестом супрематизма, изданная верным другом Матюшиным, распространялась на Последней футуристической выставке "Ноль-Десять", открывшейся в Петербурге 19 декабря 1915. Многие товарищи Малевича не считали супрематизм наследником футуризма. Ему даже не разрешили назвать свои картины "супрематическими" ни в каталоге, ни в экспозиции. Среди тридцати девяти картин, выставленных Малевичем, на самом видном месте, в так называемом красном углу, как икона, висел "Чёрный квадрат". Создавая собственный мир, Малевич определил и центр этой вселенной - искусство. Еще в 1906 авангардистский поэт Виктор Гофман утверждал, что "искусство не только равно миру, оно прекраснее мира. Искусством мы исправляем мир". Под этими словами мог бы легко подписаться Малевич. Его искусство не подражает жизни. Как Бог не нуждается в изображении, так и оно - беспредметно. Черный квадрат стал для Малевича выражением этого Бога, тем, что для верующего человека есть икона. И этот посыл был безошибочно уловлен его современниками. "Несомненно, это и есть та икона, которую господа футуристы ставят взамен мадонны", - напишет после выставки тонкий критик и вечный противник авангардистов Александр Бенуа.

После Октябрьского переворота Малевич вместе с другими левыми художниками активно сотрудничает с новой властью. Они поняли революцию как полное обновление всех устоев жизни, как освобождение от всего обветшавшего. "Мы пришли, чтобы очистить личность от академической утвари, выжечь в мозгу плесень прошлого и восстановить... основы нашего сегодняшнего дня", - утверждает Казимир Малевич. Московский Военно-революционный комитет назначает его комиссаром по охране памятников старины и членом Комиссии по охране художественных ценностей. Художник разрабатывает концепцию музеев нового типа, где должны быть представлены и работы авангардистов. Благодаря Малевичу и другим новаторам, такие центры - "Музей живописной культуры", "Музей художественной культуры" - открыты в Москве и Петрограде. 

С осени 1918 Малевич преподаёт в одном из классов петроградских Свободных мастерских, в Москве ведёт мастерскую в Свободных государственных художественных мастерских и одновременно пишет первый большой теоретический труд "О новых системах в искусстве". Художественный критик Николай Пунин вспоминает Москву того времени: "Супрематизм расцвел пышным цветом. Вывески, выставки, кафе - все супрематизм" Но в городе невозможно достать ни продуктов, ни дров. Малевич переезжает в провинциальный Витебск, где положение не так катастрофично, как в столице. Кроме того, в этом городе с начала 1919 работает организованное Марком Шагалом художественное училище, где Малевич сразу получает мастерскую.

Студенты обожают своего преподавателя. Его революционные теории, новизна творчества превращают Малевича в харизматического вождя. "Он умел внушить неограниченную веру в себя, ученики его боготворили", - писал Пунин. Объединившиеся вокруг Малевича преподаватели и студенты решили создать "новую партию в искусстве" - Уновис (Утвердители нового искусства). Малевич быстро отбил у Шагала его учеников. Как вспоминали современники, он обвинял Шагала в том, что тот "всего-навсего неореалист", что ещё возится с изображением "каких-то вещей и фигур", в то время как подлинно революционное искусство беспредметно. "Ниспровержение старого мира искусства да будет вычертано на ваших ладонях. Носите черный квадрат [он был эмблемой Уновиса] как знак экономии. Чертите в ваших мастерских красный квадрат как знак мировой революции искусства", - призывал Малевич своих последователей. Название так понравилось художнику, что родившуюся 20 апреля 1920 года дочь он назвал в честь Уновиса Уной.

В Витебске Уновис создавал эскизы знамён, плакатов, рисунков на ткани, вывесок и даже продовольственных карточек. Да и сам город художники превратили в холст. Приехавшая в Витебск близкий друг Владимира Татлина художница Софья Дымшиц-Толстая вспоминает: "Я попала в Витебск после Октябрьских торжеств. Но город еще горел от оформления Малевича - кругов, квадратов, точек, линий разных цветов и Шагаловских летающих людей. Мне показалось, что я попала в завороженный город..." Еще все было возможно и жители провинциального Витебска могли на время "заделаться супрематистами". Но партийное начальство весьма быстро почувствовало "идейную чуждость" и супрематизма, и Уновиса. Над школой сгущались тучи.

Утопические надежды художника, что новая власть будет строить новую жизнь с помощью новых форм в искусстве, рушатся. Малевич уезжает в Петроград, где его назначают директором Государственного института художественной культуры, созданного на базе Музея художественной культуры, а последовавшие за ним ученики (Николай Суетин, Илья Чашник, Лев Юдин, Анна Каган) становятся сотрудниками этого института.

В 1925 году институт получил статус государственного (Гинхук). Но работа так и не смогла обеспечить художнику мало-мальски благополучного материального существования. "Терпим ужасный голод", - пишет он своему другу архитектору Эль Лисицкому в двадцатые годы за границу. Иногда положение настолько тяжёлое, что нет денег даже на почтовую марку.

Новаторские идеи художника всё больше раздражают идеологов большевизма. В Комиссии по улучшению быта ученых пересматривают списки на предоставление помощи Малевич рассчитывает на пенсию в 75 рублей, но его обвиняют в идеализме, мистике и... лишают пособия. Друзья отправляют ему из-за границы продовольственную посылку, но на почтамте за нее требуют уплатить такой налог (триста рублей), что Малевич отправляет её обратно. Умирает от туберкулеза жена, тяжело болеет мать. В довершение всего в 1926 в "Ленинградской правде" выходит разгромная статья пролетарского критика Г Серого "Монастырь на госснабжении", где Гинхук назван монастырем "с юродивыми обитателями, которые занимаются откровенной контрреволюционной проповедью" Институт художественной культуры был закрыт.

Несмотря ни на что, Малевич продолжает работать и мечтает о выставке за рубежом. Его картины уже экспонировались в Берлине, в Венеции, но сам худож ник никогда не выезжал из России. Он долго добивался у властей заграничной командировки. Её разрешат уже после раз грома института и только за "свой счёт". Он берёт с собой картины рисунки архитектурные модели и теоретические таблицы.

В начале марта 1927 Малевич приезжает в Варшаву, где выставляются его супрематические полотна. Он читает лекцию польским художникам, в его честь устраивается банкет. Однако настоящий триумф ждет Малевича в Германии. Его принимают в прославленной немецкой школе живописи, архитектуры и дизайна "Баухауз". На "Большой берлинской выставке" ему предоставляют целый зал Малевич писал из Берлина. "Немцы меня встретили лучше не придумаешь. Я думаю, что ни одному художнику не было оказано такого гостеприимства С моим мнением считаются как с аксиомой". Одно огорчает художника: "Никто не догадывается между листьев славы всунуть какие-нибудь червонцы". Немцы уверены что известный художник "обеспечен, конечно, всем".

Малевич собирался пробыть в Германии до окончания выставки, а потом вывезти свои работы в Париж. Но в начале июня художник вынужден вернуться в Россию. Малевичу выдали выездную визу только на три месяца и несмотря на все его просьбы, не продлили. А остаться на Западе художник не мог - дома ждали больная мать, дочь Уна и молодая девушка Наталия Манченко, его новая любовь (они поженятся после возвращения Малевича в Ленинград, хотя Наталия была моложе мужа на двадцать четыре года).

О картинах и рисунках, оставшихся в Берлине после выставки, Малевич попросил по заботиться архитектора Гуго Херинга, а архив оставил своему другу, инженеру Густаву фон Ризену, и написал завещание, в котором разрешил их публиковать. Торопливо написанное на клочке бумаги, оно начиналось словами "В случае смерти моей или безвыходного тюремного заключения...".

Малевич надеется приехать в Европу в следующем 1928 году. Он разрешает Ризену продавать картины, чтобы были деньги на осуществление его мечты, поездку в Париж. Но его не выпустят в Европу ни в 1928, ни позже. И если до 1929 он ещё может узнавать из писем о судьбе своих работ, то с 1930 писать за границу становится невозможно.

Картины и архив, оставленные в Берлине пережили приход к власти нацистов, тщательно истреблявших "дегенеративный" авангард. Судьба сохранила холсты и в войну - угол подвала, где они были спрятаны чудом уцелел, когда в дом попала бомба. Сегодня большая часть работ Малевича со знаменитой Берлинской выставки, после всевозможных незаконных продаж и откровенного присвоения, находится в двух музеях мира - амстердамском Стеделийк-Музеум и Нью-Йоркском Музее современного искусства МОМА. Права музеев на эти картины не бесспорны до такой степени, что в 1999 потомки художника (тридцать один человек из семи стран мира) подали совместный иск. И благодаря немецкому искусствоведу Клеменсу Туссену получили от МОМА хранившуюся там картину "Супрематическая композиция" (1923-1925) и компенсацию в размере пяти миллионов долларов. А на аукционе в мае 2000 года "Композиция" была продана за семнадцать миллионов долларов.

Оставленными Малевичем за рубежом работами официальные советские власти не интересовались. Уже в семидесятые годы, когда во всем мире понимали масштаб его творчества, они безответственно распоряжались национальным достоянием В 1972 году "большой друг Советского Союза" Арманд Хаммер подарил "Эрмитажу" приписываемый Франсиско Гойе "Портрет актрисы Антонии Сарате", а ему вручили "Динамический супрематизм" Малевича 1916 года. Теперь холст украшает музей в Кельне, куда он был немедленно продан Хаммером за более чем полмиллиона марок. А в 1975 некое частное лицо из Англии в обмен на два письма Ленина получило вторую работу из собрания Третьяковки под названием "Динамический супрематизм" 1916 года. Через три года картину продадут лондонской галерее Тейт.

Но не все были столь сговорчивы. Директор Русского музея Василий Пушкарёв ответит отказом на настойчивые просьбы выдать работы Малевича, находящиеся у него на хранении. Когда в музей пожаловала "высокая" комиссия, он, рискуя своим положением, спрятал самые значительные работы в технической комнате музея, повесив на дверь огромный амбарный замок, и всю документацию о них изъял из картотеки.

После возвращения из Берлина в трудовой книжке Малевича всё чаще и чаще меняются записи о месте службы. После разгона Гинхука художник работает в Институте истории искусств. Но через два года "пролетарские" искусствоведы добились ликвидации его отдела. В Русском музее ещё сохранялась его Экспериментальная лаборатория, но положение ее очень непрочно. Малевич давно оставил занятия фигуративной живописью, считая, что она выполнила свое предназначение. Но, пережив разгром Гинхука, оказавшись в чрезвычайно тяжелой жизненной ситуации, беспредметник Малевич снова обратился к фигуративному искусству. Так появился второй крестьянский цикл, образы которого отличаются пронзительным трагизмом.

В 1929 преподавал в Киевском художественном институте, приезжая туда каждый месяц. Персональная выставка в Киеве, работавшая в феврале-мае 1930, была жестко раскритикована.

Малевич все ещё оставался одной из крупнейших фигур в художественной жизни, и с этим власти не могли не считаться. Исполнялся тридцатилетний юбилей его творчества и Третьяковская галерея готовит персональную выставку Малевича. Для него это было чрезвычайно важным событием. "Выставка произведений живописи и графики К.С.Малевича" открылась в ноябре 1929, но резонанса не имела. Искусство авангарда уже вызывало раздражение властей В стране набирала обороты репрессивная машина. 

Осенью 1930 года Малевича арестовали, он провёл три месяца в "Крестах". На допросах следователь спрашивает его. "О каком сезаннизме вы говорите? О каком кубизме вы проповедуете?". В тюрьмах и лагерях окажутся многие друзья художника, многие погибнут. После самоубийства Маяковского Малевич напишет: "Я не могу уйти, как он, но и жить здесь больше не могу". Здоровье художника ухудшается, но Малевич еще упоенно пишет пейзажи, ряд из которых датирует ранними "курскими" годами (возможно, чтобы обмануть закупочные комиссии -на "формалистические" работы больше не было спроса). 

В 1931 создал эскизы росписей Красного театра в Ленинграде, интерьер которого был оформлен по его проекту. В 1932-33 гг. заведовал экспериментальной лабораторией в Русском музее. Творчество Малевича последнего периода жизни тяготело к реалистической школе русской живописи. 

В 1932 в Русском музее прошла юбилейная выставка "Художники РСФСР за 15 лет". Малевичу выделили целый зал. Но после переезда в Москву картины Малевича вызвали уничтожающую критику большевистских идеологов. Ленинградская выставка стала последним показом авангардистских работ Казимира Малевича.

Осенью 1933 у художника обнаружили рак, а 15 мая 1935 великий реформатор искусства умирает в своей ленинградской квартире Верным ученикам Малевича удалось добиться, чтобы Ленсовет похоронил его за государственный счёт. В день похорон по Невскому проспекту следовала траурная процессия. На открытой платформе грузовика с черным квадратом на капоте был установлен супрематический capкофаг. Гроб с телом художника перевезли в Москву. Урну с прахом захоронили близ Немчиновки, под молодым дубом, где Малевич любил отдыхать. Такова была последняя воля художника. Над могилой поставили деревянный куб с чёрным квадратом работы Николая Суетина - и художник, и его ученики понимали, что ему суждено остаться в истории прежде всего как создателю "Черного квадрата". Куб был вскоре разбит, а дерево уничтожено Вернувшись с фронта после Великой Отечественной войны, Уна не смогла найти могилу отца, так изменилась мест ность. А в поселковом совете могила даже не была зарегистрирована.

В 1988, в стодесятилетний юбилей художника, около Немчиновки вновь открыли памятник. Вместо старого надгробия художник Владимир Андреенков создал белый куб с красным квадратом. С тех пор вокруг выросли новорусские дачи, рядом с памятником появилась свалка. Дай Бог, чтобы какой-нибудь заезжий самосвал ненароком не уничтожил и эту дань памяти великому национальному художнику. 

Источники: 

1. Шевелкина Алла. Казимир Малевич.// Гео №10-2002

2. Шатских А.С. Малевич. // Большая энциклопедия Кирилла и Мефодия

Последнее обновление страницы   14.08.03 10:19:00