Алла Борисовна Пугачёва (15 апреля 1949, Москва - ...)

Детство, воспитание

Отец певицы Борис Михайлович на фронте оказался в разведке, и потом всегда с удовольствием рассказывал всякие невероятные истории, что приключались с ним на войне. На фронте Пугачёв потерял правый глаз: во время уличного боя пуля попала в стену рядам, сколов кусок кирпича, который отлетел в голову разведчика. Из-за этого увечья он похоронил свою давнюю мечту стать артистом цирка. После войны, будучи уже серьезным хозяйственным работником, он любил играть в народном театре. От него Алла унаследовала естественное озорство и неуемный артистизм.

Мать певицы Зинаида Архиповна пошла на фронт с Урала. Она была родом изгородка Березняки Пермской области, где и закончила педагогический техникум. (В Березняках, кстати, до сих пор живет обширная родня Аллы Борисовны - рабочие, шахтеры. Кроме того, городок Березники славен еще и тем, что свои детство и юность в нем провел Борис Ельцин.) Двадцатилетняя Зина Одегова стала бойцом противовоздушной обороны. За хороший голос ее, кроме того, взяли в концертную бригаду, которая в грузовичке разъезжала по батальонам, дивизиям, полкам и, как тогда говорили, "поднимала боевой дух Красной армии". У нее не было никакого музыкального образования, но это и не имело значения.

Пугачёвы удостоились неслыханной роскоши - двухкомнатной квартиры - крошечной, но отдельной. Это благо заслужил Борис Михайлович, который тогда уже стал средней руки начальником в обувной промышленности. 

Алле было пять лет, когда Зинаида Архиповна пригласила для нее учительницу музыки. В семь лет Аллу уже отдали в музыкальную школу при училище им. Ипполитова-Иванова.

У Пугачёвых постоянно бывали гости. Мама обязательно просила Аллочку что-нибудь сыграть. Алла усаживалась за пианино, шуршала нотами. Но чаще всего она играла выученный некогда назубок "Полонез" Огинского.

Пугачёвы стали теми первыми счастливцами в своем доме, которые приобрели телевизор. Это был чудо-прибор под названием "Ленинград Т2" - с миниатюрным экраном, перед которым ставилась специальная линза для увеличения изображения. Если вы смотрели на линзу под определенным углом (допустим, сильно сбоку), то картинка на экране приобретала комический характер - вроде отражений в комнате смеха. Для просмотра телевизора собирались чуть ли не все соседи - Пугачёвы, несмотря на тесноту никому не отказывали в этом удовольствии. 

То ли из-за постоянного разглядывания нотных значков при тусклом свете, то ли просто из-за послевоенного скудного питания без фруктов и прочих "излишеств" у Аллы с детства стало ухудшаться зрение. Зинаида Архиповна отвела дочь к окулисту - тот прописал очки. Мама сходила в оптику, заказала первую попавшуюся оправу. Когда Алла увидела эти круглые черные очки, как у старушки-почтальонши, то заплакала. Но мама велела не валять дурака и носить их.

Алла училась в 496-й школе, которая находилась в Лавровом переулке. Школа была новой и открылась именно тогда, когда наша героиня пошла в первый класс - в 1956 году. Класс Пугачёвой был большим и, что называется, трудным. "Мы все время качали права", - вспоминают одноклассники Аллы. Сама она тоже нередко проявляла строптивость, несмотря на регулярные нагоняи от Зинаиды Архиповны. Правда, за активность Аллу как-то выбрали старостой класса. Её ценили в школе за музыкальное образование. Старшеклассники звали Пугачёву на свои вечера, чтобы она аккомпанировала их выступлениям. Понятно, какую зависть это обстоятельство вызывало у девчонок из аллиного класса.

Она сходу подбирала любые песни, но на публике сама петь не решалась. Отчасти и потому, что стеснялась щели между передними зубами. Поэтому, общаясь с мальчиками, улыбалась несколько неестественно, прикрывая верхней губой свой "недостаток".

Алле было четырнадцать лет, когда Бориса Михайловича осудили на три года за хозяйственные злоупотребления. Это случилось в расцвет эпохи Хрущева, когда власти вдруг рьяно принялись чистить ряды хозяйственников. Просто у прокуратуры существовал негласный план - разоблачить и осудить столько-то руководителей. Занимались-то этим практически те же люди, что трудились и при Сталине. Борис Михайлович был тогда директором по сбыту Талдомской обувной фабрики. Освободили полтора года спустя после смещения Хрущёва.

После восьмого класса, как уже давно было решено, Алла спокойно поступила в Музыкальное училище им. Ипполитова-Иванов а. К этому времени возвели его новое здание - прямо возле Пугачёвского дома в Зонточном переулке. Типовое Четырехэтажное строение, собранное по новому "блочному" методу. Алла выбрала дирижерско-хоровое отделение - при том, что все сулили девочке будущее блистательной пианистки (о пении тогда еще и речи не шло). Впрочем, то могло быть одним из первых проявлений ее непредсказуемости, ставшей позже притчей во языцех. Во всяком случае, этот выбор по сей день остается одной из загадок Пугачёвой.

На курсе у Аллы собрались практически одни девицы - другого тут нечего было и ждать. Поэтому она с интересом присматривалась к симпатичному однокурснику Мише Шуфутинскому, и скоро они стали приятелями. (Там же в училище Алла познакомилась еще с Людмилой Зыкиной и Екатериной Шавриной - вот они-то как раз оказались на вокальном отделении. С Зыкиной особой дружбы не завязалось: все-таки она была уже известной певицей и вообще старше на двадцать лет. А с Шавриной Пугачёва приятельствует по сей день.)

С тем же Шуфутинским Алла иногда прогуливала занятия по какой-нибудь скучной политэкономии, и они шли или в стеклянное кафе возле Пугачёвского дома (оно еще сыграет свою роль в нашем повествовании) или просто на новый фильм - кинотеатр "Победа" тоже располагался неподалеку.

В училище был - да и по сей день остается - знаменитый подвал. Там тоже приютились учебные аудитории, в каждой из которых стоял рояль. Как и во всяком подвале, здешний климат отличался прохладой и сыростью, так что преподаватели старались избегать занятий в "подземелье".Если случались перерывы между занятиями, то студенческая компания во главе с Пугачёвой спускалась в подвали резвилась."Иной раз мы там и винишко попивали", - смеется Шуфутинский.

Алла садилась за рояль и начинала свое шоу. Она очень похоже и в то же время смешно изображала тогдашних кумиров - Эллу Фицджеральд и даже Луи Армстронга. Но лучше всего ей удавалась, разумеется, Эдит Пиаф. Пугачёва, кстати, умела помимо прочего петь на разных "языках", что тоже невероятно забавляло окружающих. Она просто приду мыв ала иностранный текст, который очень походил то на французский, то на английский язык. Иногда таким образом у нее получались чуть ли не целые "импортные" песни.

Алла довольно быстро стала местной примой и иной раз позволяла себе дерзить педагогам. Одна из преподавательниц, работавшая в училище в то время, с улыбкой сказала мне, что Пугачёву хорошо помнит, потому что та была "страшная хулиганка". Другая, напротив, говорит, что "никакой особой яркости в Алле не замечала. Но голосок у нее был хороший. Впрочем, у нас же исключительно классический репертуар, так что впоследствии она очень смело и резко изменила направление".

В училище Алла начала покуривать. Этим она тоже занималась в подвале, хотя ректор Ипполитовки Елена Константиновна Гедеванова применяла самые строгие меры к нарушителям дисциплины. В частности, нередко у входа студентов встречал патруль из педагогов в главе с самой Гедевановой. Если она считала, что у девушки слишком короткая юбка, а у юноши слишком длинные волосы, то отправляла "исправиться", а в журнале фиксировала "прогул".

Но к "хулиганке" Пугачёвой Гедеванова относилась не то, что снисходительно, а почти что с любовью. Во многом благодаря именно Елене Константиновне Алле прощались конфликты с преподавателями, долгие отлучки на гастроли. Причем на последних курсах эту беспокойную студентку, которая уже делала эстрадную карьеру, собирались даже выгнать.

Некоторые преподаватели всерьез уверяли меня, что так оно и было, что Пугачёва не закончила Ипполитовку. Но они ошибались.

Начало карьеры

В 1965 Аллу пригласили участвовать в сатирической программе Лившица и Левенбука. Для своей программы Лившиц и Левенбук искали какую-нибудь певицу, поскольку затейливый сценарий предусматривал вкрапления между миниатюрами нескольких песен, написанных на стихи Михаила Танича.

Первой песней, которую публично исполняла певица, стала песня "Робот" на стихи Михаила Танича. В середине шестидесятых тема роботов и связанных с нею морально-этических проблем стала модной, вследствие чего мировой культурный процесс получил неожиданный импульс.

Первый выход на сцену прошел в какой-то мерцающей пелене. Алла подбегала к микрофону, сразу поднимала глаза вверх и пела, уставившись в лепнину на балконе Дома культуры. После песни "Робот" она услышала в зале шум. Алла взглянула с испугом в зал и чуть прищурилась, чтобы лучше видеть: зрители улыбались и хлопали. Девочка обернулась, и тут из-за кулис выскочил Левенбук с сердитым, как показалось ей, лицом. Он схватил ее за руку и шепнул: "Ну, улыбнись, тебе же аплодируют!" Потом склонился к микрофону и отчетливо произнес: "Запомните имя этой девушки - Алла Пугачёва Она еще учится, но уже стала настоящей артисткой!"

Ее потом долго искали за кулисами для общего поклона в финале. А Аллочка безутешно плакала, сидя в своем сценическом платье на пыльном деревянном ящике в темной подсобке. Как страшно, оказывается, выходить на сцену...

В 1966 Алла получила приглашение выступить в радиопередаче "С добрым утром". Люди, работавшие в этой передаче, не имели строго очерченного круга однообразных обязанностей. Они сами писали тексты, разыскивали музыкальный материал, были ведущими, в конце концов. (Кстати, в качестве одного из младших редакторов в то время там трудился Владимир Войнович.) А такие, как Владимир Трифонов, приславший Алле телеграмму, еще и пытались открыть новые имена. 

Одним прекрасным воскресным утром “Робот” вышел в эфир. “И эта песня сразу стала очень популярной, - говорит Михаил Танич, автор текста. - После Аллы ее перепела чуть ли не вся женская часть нашей эстрады “Робота” исполняли во всех ресторанах, а это всегда было показателем большого успеха”. 

“Что ж, Алла, - ликовал Трифонов через пару недель после премьеры “Робота” - редакцию завалили письмами: пусть, просят, эта девушка еще чего-нибудь споет. Начальство пока колеблется, как с тобой быть, так что останавливаться нельзя Туг один молодой композитор свои песни принес, может попробуешь?”

Композитора звали Владимир Шаинский. Но Пугачёва, возможно, по сей день не догадывается, каким затейливым путем к ней попали его песни. Шаинского тогда мало кто знал. Незадолго до этого он окончил консерваторию и вполне искренне намеревался посвятить себя серьезной академической музыке - писал симфонии, струнные квартеты. Но, как ни банально это звучит, нужда заставила его искать возможности легкого и быстрого заработка. Тогда Шаинский и сочинил несколько незатейливых песенок и пришел с ними в “Доброе утро”. Первое произведение, которое он представил на худсовет программы, называлось “Как бы мне влюбиться?”. Песню приняли с трудом. При этом композитор должен был сам найти исполнителя, причём популярного. После нескольких попыток "пристроить" песню именитым звёздам, Шаинский вышел на Пугачёву.

Тогда в “Добром утре” проводился конкурс среди песен - “Мелодия месяца”. Песенка “Как бы мне влюбиться” получила грандиозное количество корреспонденции - прочие произведения оказались в явных аутсайдерах. 

Следующей песней была песня Шаинского “Не спорь со мной”. “Она тоже стала победителем конкурса! - смеется, вспоминая, Шаинский. - Скоро мне позвонил кто-то из “Доброго утра” и сказал, что поскольку я уже второй раз стал победителем конкурса с одной и той же певицей. Союз композиторов выразил протест и обвинил передачу в нечестном подсчёте голосов. “А что мы-то с вами можем сделать?” - спрашиваю. - “Предлагаю вам такой план - откажитесь от вашего первого места. Мы его дадим другому. А вашу помощь редакции мы никогда не забудем”. Я не согласился, а этот конкурс скоро вообще прекратили. Может, отчасти из-за нас с Аллой”.

Валентин Иванович Козлов наслушался многого по поводу этой “бездарной девицы”. Главный редактор музыкального вещания Чаплыгин, сам композитор, к тому же председатель ревизионной комиссии Союза композиторов, возмущался: “Сколько раз я приказывал - на пушечный выстрел не подпускать к радио самодеятельность!”

Вскоре Козлову пришлось приводить Аллу на записи чуть ли не тайком и едва ли не по ночам: днем студию занимали серьезные артисты. Зинаида Архиповна негодовала: “Да как же можно девчонку на ночь отпускать? Что это за радио такое? Есть у них там комсомольская организация?”

За каждую запись Козлову удавалось пробивать для Пугачёвой целых две ставки -по пять рублей каждая, итого червонец - огромные деньги!

Алла очень подружилась с Ивановым и Трифоновым. Они повсюду появлялись вместе, и их уже стали называть “неразлучной троицей”. Алле льстило знакомство с такими людьми - обоим было уже по тридцать лет, за плечами - институт кинематографии, а сколько всего они знали!

“Мне было так забавно видеть, - говорит Дмитрий Иванов, - как она слушает нас, открыв рот. Трифонов же просто за ней ухаживал. Он бывал у нее дома, познакомился с родителями. Правда, Алла не отвечала ему взаимностью. Но и он любил ее наверно, не столько как женщину, а как какое-то свое творение. Он даже немного учил ее петь.

Как-то в “Доброе утро” прислал свою новую запись Эдуард Хиль - это была песня под названием “Великаны”. Певец педантично приложил к этой записи и оркестровую фонограмму, т.е. собственно, один аккомпанемент к песне.

“Поскольку автором песни был наш приятель, - продолжает Дмитрий Иванов, - то мы договорились с ним и смонтировали все таким образом: куплет поет Хиль, куплет - Алла. И не сообщая Хилю, смело пустили это в эфир. Певец такого сюрприза никак не ожидал и устроил на радио жуткий скандал: “Меня, такого популярного исполнителя - да с какой-то безвестной девчонкой!”

Узнав об этом, Алла рыдала и говорила: “Я ему еще докажу... Я еще буду популярнее его...”
Многие мэтры решительно отказывались, чтобы рядом с ними в каком бы то ни было качестве находилась эта “нахалка из самодеятельности”. Довольно типичный случай произошел однажды в саду “Эрмитаж”.

Предприимчивые эстрадные деятели каждое воскресенье устраивали там большие сборные концерты, где всякий доставший билет мог за раз увидеть добрую дюжину знаменитостей.
Недолгое время этими представлениями ведал Лев Штейнрайх, артист Театра на Таганке и один из режиссеров “Доброго утра”. Благодаря сердечной дружбе со Штейнрайхом Трифонов договорился с ним, чтобы в программу поставили его “крестницу” - хотя бы с одной песней.

Вот как об этом писал Иванов в журнале “Алла”: “Какой же жуткий скандал разразился, когда об этом узнали корифеи... Ладно уж, не стану называть имен тех, кто заходился в истерике, требуя вышвырнуть за ограду эту... как ее... Пугачёву. Сама она стояла в двух шагах от эпицентра этого позорнейшего урагана с лицом, выражавшим не то “сейчас пойду и повешусь”, не то “а пошли вы все...”, короче, концерт был под угрозой срыва.
- Ребята, не могу! - сказал нам белый как мел Лева Штейнрайх. - Мне самому она нравится. Но гляньте на них. Они же меня сожрут заживо! - А мы? - спросили мы. Лева побледнел еще больше, хотя, уже, казалось, некуда, и крикнул страшным фальцетом: -
Пугачёва будет в программе! Корифеи испуганно отошли в кусты. А потом на сцену вышла Пугачёва... В те времена не было никаких цветных дымов, лазерных лучей и с бесившегося полуголого балета. Глуховатый рояль и одиноко торчавший микрофон -вот и все дела. И печальная девочка, никак неодетая, никак не выглядевшая... Ладно бы еще она вышла со своим популярным “Роботом”, так нет же! Она решилась исполнить песню Бориса Савельева на стихи Инны Кашежевой “Я иду из кино”...Я знал эту песню, - продолжает свой рассказ Иванов, - совсем не годящуюся для людей, пришедших развлечься воскресным вечерком. В ней говорилось о девочке, увидевшей в старой хронике отца, погибшего на войне. С первых же слов зал удивленно притих. Я ни звука не услышал из зала и тогда, когда песня закончилась. А потом был настоящий обвал. Пугачёву не хотели отпускать, требовали песню на “бис”, требовали .“Робота”...” 

Трифонов считал себя триумфатором в тот вечер. Он провожал свою юную Галатею домой и все говорил о том, что теперь Пугачёвой открыта дорога на телевидение.

Слова Трифонова о телевидении были не праздными. Им с Ивановым предложили делать там новую программу, взяв за основу их же радиопередачу “Наш календарь”. Художественная идея “Календаря” заключалась в следующем. “Мы набирали самые разные исторические факты и даты, - объясняет Иванов. - Изобретение пишущей машинки, день рождения Моцарта, основание Палаты мер и весов во Франции и так далее. Из всего этого мы делали такой забавный рассказ - находили всякие смешные факты и так далее”.Телевизионную версию календаря назвали “С днем рождения”. “Но поскольку только говорить здесь было бы уже неинтересно, то мы прослаивали передачу всякими музыкальными номерами. Каждую неделю в 10.30 мы выходили в эфир, поздравляли всех, кто родился на этой неделе в любые годы и века и начинали свой рассказ о разных событиях. Но мало того, что мы подавали эту информацию в забавной форме, мы еще и сами вытворяли черт знает что - рядились в каких-то рыцарей и так далее”. Можно смело утверждать, что “С днем рождения” в каком-то смысле оказалась предтечей “Утренней почты). На тогдашнем унылом телевидении подобных программ были считанные единицы, поэтому не удивительно, что к Трифонову и Иванову в буквальном смысле выстраивалась очередь из артистов, которые непременно хотели бы выступить у них.
Несколько раз Трифонову удавалось пропускать в программу любезную его сердцу Аллу, выслушивая потом на летучках очередные обвинения в потакании “смазливой бездарности”. Увы, теперь мы никогда уже не сможем увидеть ту юную Пугачёву, поющую в студии передачи “С днем рождения”: все видеоматериалы в целях экономии размагничивались буквально на следующий же день. А сама передача просуществовала лишь два года - 1968 и 1969, после чего ее закрыл новый руководитель Гостелерадио Сергей Георгиевич Лапин.

Летом 1966 года певицу пригласили на месяц отправиться в Тюменскую область с концертной бригадой от радиостанции “Юность”. Алла тут же согласилась. С бригадой “Юности” тогда отправлялись в странствия и вполне солидные люди -Ян Френкель, Игорь Шаферан, Александра Пахмутова с Николаем Добронравовым. Но Аллу, разумеется, прельстила молодежная компания - поэт Диомид Костюрин, журналисты Максим Кусургашев и Борис Вахнюк (Последний, к тому же, был еще и очень известным бардом.).

С Вахнюком Алла выступала в одном отделении. Она пела всего пять песен (а больше у нее, можно сказать, и не было) - того же “Робота”, “Не спорь со мной”, “Как бы. мне влюбиться”. Надо заметить, что перед отъездом специальная комиссия тщательнейшим образом исследовала каждое произведение, предназначенное для исполнения в тюменской глуши. Так что все пять песенок Аллы были “залитованы”, а она все никак не могла понять, зачем это надо и какое это все имеет значение для геологов.

После концертов хозяева приглашали артистов к столу. Излюбленными напитками были водка и спирт, но Алла отказывалась от этих удовольствий. Геологи, летчики и строители выпивали, причем за “молодую певицу” по несколько раз, после чего, не очень себя сдерживали и смачно матерились. К собственному удивлению, Алла привыкла к тюменским матюгам очень быстро - более того, какие-то витиеватые выражения ее даже завораживали и она жалела, что не может иной раз ввернуть в свою бойкую речь что-нибудь подобное.

Поскольку рояль среди дикой природы находился далеко не всегда, Алла в известных пределах освоила гитару и в случае необходимости просто сама себе подыгрывала в распространенной тогда дамской манере - мягко, одним большим пальцем. Если на концертах складывалась совсем душевная атмосфера, Алла могла спеть и кое-какие вещи Высоцкого и - обязательно - Вахнюка.

Вся тюменская компания часто собиралась в Театре на Таганке - тогдашнем клубе либеральной интеллигенции, этакой большой “московской кухне”. Аллу, разумеется, звали с собой.

Аллу волновал и сам театр, а Таганка... стоит ли лишний раз навязчиво напоминать, каков был статус Любимовской Таганки в 60-е? Обаятельный молодой бонвиван Боря Хмельницкий по просьбе Аллы давал ей контрамарки, и она пересмотрела весь модный репертуар театра, щурясь в последних рядах (очки были выброшены из жизни, как некогда и коса-селедка).

Главным героем тех шумных посиделок на Таганке часто становился Высоцкий. Друг другу их представил Гера Соловьев, тоже непременный участник этих собраний. Алла познакомилась с Высоцким не без внутреннего трепета: тот уже был известным артистом, и - самое главное - прохрипел по всей стране своими песнями, которые звучали на магнитофонах чуть ли не в каждом доме. Как-то в июльскую жару небольшая компания в составе Высоцкого, Соловьева, Аллы и еще пары человек отправилась в Серебряный бор.

Алла тогда часто говорила, что на самом деле мечтает не об эстраде, а о театре.
“Из меня получится великолепная комедийная актриса!” - уверяла она.
Алла упрашивала Высоцкого, чтобы тот помог ей подыскать хоть какую-нибудь - пусть самую скромную - роль. Самое забавное, что тот отчасти поспособствовал воплощению ее мечты Он договорился, что в одном из спектаклей Пугачёва будет участвовать в качестве статистки. Вся “роль” Аллы заключалась в том, что в какой-то массовке она просто продефилировала по сцене.

Но читателя, который уже с напряжением ждет развития коллизии Алла-Володя, мне придется расстроить. Как ни украсила бы эту книжку драматическая история любви двух культовых фигур второй половины столетия, автор вынужден раболепствовать перед фактами. Между Высоцким и Пугачёвой так и остались легкие приятельские отношения. Правда, уже после его смерти она споет “Беду” Высоцкого.

На старших курсах дирижерско-хорового отделения студентов определяли на педагогическую практику, поскольку после училища, как предполагалось, многие из них должны были стать учителями музыки.

Алле не очень хотелось идти в школу, но, в конце концов, это было лишь несколько уроков в неделю. Правда, угнетало то, что к каждому занятию от нее требовалось составлять так называемый план-конспект: цели урока, закрепление пройденного материала, освоение нового, формы работы с учащимися, методические приемы - словом, тоска. Алла аккуратно все это списала у подружек. 

В июне 1969 Алла закончила училище.

У Олега Лундстрема

В 1972-73 выступала в оркестре под управлением Олега Лундстрема.

Во всей большой программе оркестра Алле доставалось лишь три-четыре номера - там были другие солисты и даже отдельный квартет “Лада”, исполнявший чисто эстрадные вещи: Лундстрем тогда тяготел к много жанров ости, чтобы удовлетворять самые разные запросы публики.

Алла завела знакомство с веселым молодым человеком - Славой Добрыниным, который руководил квартетом “Лада”. Их сплотило главным образом то, что оба оказались самыми юными в оркестре. Оркестранты тут же принялись сплетничать, что у Аллочки со Славой роман, и с интересом следили за реакцией Миколаса, когда тот встречал жену в аэропорту или на вокзале. Но здесь они глубоко заблуждались.

“Однажды на гастролях, - говорит Добрынин, - она сидела у себя в номере - а Алла была такой скромницей - я к ней зашел и сказал: “Слушай, я тут пойду с девчонками погуляю, а ты не можешь мне тем временем переписать начисто клавир моей новой песни “Если будем мы вдвоем”? (это был один из моих первых композиторских опытов)”. - “Конечно, - отвечает. - Мне это даже приятно”.

Немного позже Пугачёва запишет пару добрынинских вещей - сам он тогда даже не пытался петь - и подружится с его первой женой Ирой. Почти в то же время у Аллы случится еще одна встреча, которой, впрочем, поначалу ни она, ни ее новый знакомый почти не придали значения. Во время гастролей оркестра Лундстрема в Ленинграде осенью 1972 года в номер к Пугачёвой постучался здешний молодой поэт, прославившийся к этому моменту словами песенки о Золушке (“Хоть поверьте, хоть проверьте, но вчера приснилось мне...”). Его звали Илья Резник.

В то же примерно время Алла решила подзаняться своим голосом. Кто-то дал ей телефон Александры Стрельниковой. В артистических кругах Стрельникова почиталась фигурой сколь легендарной, столь и загадочной. Она не была собственно педагогом по вокалу, но разработала уникальную методику "короткого дыхания", благодаря которой ставила голоса порой в самых безнадежных случаях. Десятки самых известных певцов и актеров произносят ее имя с полу мистическим восхищением. Хотя сама она никогда ни с кем не делилась, что за люди приходили заниматься к ней домой. Рассказывают, что у Андрея Миронова накануне какой-то грандиозной премьеры в Театре сатиры начисто пропал голос. Александра Николаевна его в буквальном смысле спасла. Потом всю свою дальнейшую сценическую жизнь Пугачёва перед каждым концертом будет делать Стрельниковскую дыхательную гимнастику.

"Весёлые ребята"

В конце 1974 Алла начала работать в "Веселых ребятах". Пригласил ее туда, конечно, не Буйнов и не Малежик, а художественный руководитель ансамбля Павел Слободкин, абсолютный диктатор группы. Вообще-то он считал, что присутствие женщины в музыкальном коллективе влечет за собой такие же пагубные последствия, как на морском судне, но Пугачёва ему очень нравилась. "Причем, не только как певица", - замечает Полубояринова. 

"Пугачёва пришла в "Веселые ребята" простой певицей с перспективой сольных выступлений, - говорит Павел Яковлевич Слободкин. - Она работала у нас в первом отделении для - как бы это сказать, чтобы не было обидно, - для "разогрева", что-ли? Но уже тогда Алла выделялась своим ремеслом. У нее очень точный слух, и она прекрасно могла спародировать Пьеху, Зыкину, спеть русскую песню, как заправская фольклорная певица. Мы даже собирались вставить в программу такой эксцентрический номер".

Не все "ребята" приветствовали появление в группе новой солистки. Скажем, Александру Барыкину она не приглянулась, поскольку, по его мнению, сразу начала тут "крутить свои дела", тогда как и без нее ансамбль был уже невероятно популярен. Буйнов же, напротив, сразу подружился с Пугачёвой и, как уверял меня, даже был в нее слегка влюблен. (В знак их добрых отношений Алла подарила ему свою фотографию, на которой сделала такую надпись: "Сашке-какашке от Алки-нахалки".)

"Золотой Орфей"

В начале 1975 в Министерство культуры СССР из Болгарии поступило официальное письмо с просьбой сообщить имя очередного посланца от Советского Союза на международный конкурс "Золотой Орфей" - словом, обычная процедура. Из Москвы последовал ответ: на конкурс отправляется Георгий Минасян, солист эстрадного оркестра Армянской ССР под управлением К.Орбеляна. А также были высланы фонограммы певца для первого тура конкурса. В Болгарии выбор советской стороны одобрили. Но тут случилось непредвиденное. Уже утвержденную кандидатуру Минасяна Министерство культуры внезапно отвергает. Как поговаривали, певец был уличён в гомосексуальных контактах, что по тогдашним представлениям считалось ужасным преступлением; и уж точно такой артист никак не мог представлять советское песенное искусство за рубежом. Тогда Константин Орбелян, который очень хорошо помнил Аллу по эстрадному конкурсу (прошло-то всего четыре месяца), рекомендовал Минкульту её. 

По условиям "Золотого Орфея" каждый участник был обязан исполнить одну песню болгарского автора. Времени на поиски такой песни было очень мало. Кто-то нашел ноты старой вещицы "Арлекино" композитора Эмила Димитрова и предложил попробовать ее. (Эта песня была написана за пятнадцать лет до того и даже пользовалась успехом в Болгарии, но потом ее благополучно забыли.)

Но русских слов к песне не было. Пугачёва обращалась к разным приятелям-поэтам, те что-то писали, но Алла была недовольна. Она отвергла даже вариант своего старого приятеля Бори Вахнюка с "Юности". В конце концов попросили малоизвестного поэта Бориса Баркаса, приятеля одного из "веселых ребят" - тот сел и буквально за тридцать минут написал текст.

Слободкин быстро доделал аранжировку. Он ускорил темп и по неведению поменял местами разные части песни, что выяснилось уже позже. В качестве "декоративного элемента" в "Арлекино" было вставлено несколько тактов разудалой мелодии старого циркового марша.

Позже в одном из интервью Алла скажет: "Со времени циркового училища у меня была тяга к песне с комическим поворотом, с жонглированием и "глотанием шарика", к песне, позволяющей наполнить себя болью и насмешкой, иронией и печалью".

Она придумала себе образ, сценическое поведение, придумала то знаменитое "марионеточное" движение - когда безвольно болтаются руки, согнутые в локтях. А тот знаменитый смех в "Арлекино" Алла изобрела лет за шесть до этого, когда как-то просто дурачилась в компании. "Она все время показывала нам свои находки, когда мы собирались у меня дома", - вспоминает Вячеслав Добрынин.

У нее не было ни одного приличного платья для этого конкурса, не было денег даже на карманные расходы. Эскизы платьев сделала супруга Дмитрия Иванова - того самого, из "Доброго утра", и потом Алле пришлось в этих концертных наряд ах появляться повсюду, пока шел конкурс: больше просто не оказалось ничего пристойного. А деньги собирались по всем друзьям.

Уже 14 июля 1975 года "Советская культура" писала: "...Критика, журналисты и публицисты охарактеризовали ее появление на эстраде как подлинно "Пугачёвский взрыв"..."При исполнении "Арлекино" Эмила Димитрова - подчеркивает газета "Земледелско знаме" - Алла Пугачёва продемонстрировала богатство вокального и артистического мастерства на самом высоком уровне".

В 1975 стала обладательницей Гран-при фестиваля «Золотой Орфей».  Исполнение этой песни покорило слушателей не только красотой сильного голоса, но и сценической интерпретацией - певице удалось передать тончайшие психологические переживания героя, от имени которого она пела. Затем началось триумфальное восхождение певицы на эстрадный Олимп.

У Орбеляна

Поздней осенью 1976 года Алла оказалась в оркестре Орбеляна. Ее номер включал всего четыре песни, которые она исполняла в серии концертов в зале "Россия". Одну из них специально для Пугачёвой написал сам Константин Агапаронович - "Сто часов счастья".
"Их роман был бурным и кратким, - пишет Полубояринова, - всего два месяца. Но некоторые до сих пор считают Орбеляна вторым мужем Пугачёвой". Сам Константин Агапаронович, который теперь работает в Сан-Франциско, поведал мне один любопытный сюжет: "Лично мне не очень удобно об этом говорить - лучше бы, чтобы сказала сама Алла, но ее оценки прошлого все время меняются Дело в том, что знаменитую песню "Маэстро" она посвящала мне. Сам Резник, автор текста, рассказывал, что Алла просила его написать стихи на мелодию Паулса, имея в виду меня. Но поскольку в то время я с ней уже не работал, то все стали считать, что эта песня адресована Паулсу. У меня хранится афиша, на которой она мне написала: "У нас с тобой одна святая к музыке любовь".

Источники: 

1. Беляков А.О. Алла, Аллочка, Алла Борисовна. М., Вагриус, 1997

Последнее обновление страницы   22.07.03 08:15:38