Екатерина II Великая (21 апреля (2 мая) 1729, Штеттин - 6 (17) ноября 1796, Петербург)

российская императрица (1762-1796).

Её настоящее имя было София Аугуста Фредерика, принцесса Ангальт-Цербстская, и родилась она в в прусском городке Штеттине, что ныне принадлежит Польше и называется Щецин. Её отец, человек суровый и набожный, хоть и носил титул принца, на деле был всего лишь командиром полка прусской армии. Мать же - легкомысленная и своенравная - происходила из дома герцогов Голштейн-Готторпских и состояла в родстве с королевскими домами Пруссии, Дании и Швеции. Дочь она воспитывала в строгости, уже в семь лет отобрав у неё игрушки. Екатерина сама потом признавалась, что за всякий промах приучена была ждать материнских пощечин. Но несмотря на материнскую чёрствость, принцесса Фике, как её называли домашние, была чрезвычайно живым и подвижным ребенком. Она верховодила в играх со сверстниками и выступала заводилой всевозможных шалостей и проказ. Но уже с ранних лет в ней обнаруживались гордость и упрямство, справиться с которым удавалось, лишь прибегнув к логике и доводам разума. Родителей более всего заботило, как удачно выдать дочь замуж, но подобных княжеских семей в Европе того времени было немало, а количество невест в них явно превышало число женихов. Поэтому, когда в 1744 было получено письмо императрицы Елизаветы Петровны, приглашавшей мать и дочь в Россию, колебаний не было. Все понимали, что речь идёт о том, чтобы выдать юную принцессу замуж за наследника российского престола великого князя Петра Фёдоровича.

Со своим будущим мужем Фике познакомилась за несколько лет до этого, когда он еще прозывался герцогом Голштейн-Готторпским, ведь он приходился ей троюродным братом. В ту пору ему было всего 11 лет, но уже ходили слухи о его пристрастии к спиртному. Никаких симпатий к братцу Фике не испытывала, но, как послушная дочь, готова была полюбить того, на кого укажут родители. К тому же брак с наследником российского престола открывал перспективы, от которых закружилась бы голова и у менее тщеславной натуры. По признанию Екатерины, уже с семи лет она мечтала о короне. В том же 1744 по прибытии в Россию Фике. И крестилась по православному обычаю и стала Екатериной Алексеевной, сперва невестой, а затем женой великого князя.

Поначалу Екатерине казалось, что счастливее её нет никого на свете. Роскошь петербургского двора ослепила её, а придворные развлечения закружили в вихре балов и маскарадов. Впервые у неё появились собственные деньги и драгоценности, ей оказывали внимание вельможи и иностранные дипломаты, ей льстили и завидовали. Но прошло немного времени, и она почувствовала себя страшно одинокой. Злейшим врагом Екатерины стала императрица Елизавета, которая фактически держала её в золоченой клетке. Ей не позволялось без спросу выходить на прогулку и даже сходить в баню, переставить мебель в своей комнате, иметь чернила и перья.Родителям она могла посылать только письма, составленные в Коллегии иностранных дел. Каждое слово Екатерины подслушивалось и передавалось Елизавете, а слуги, которым 16-летняя затворница оказывала благоволение, немедленно изгонялись из дворца. Императрица была капризна, придирчива и ненавидела любую женщину, которая была красивее и моложе её.

Открытый конфликт между Петром III и его супругой вскоре разразился на придворном обеде. Император провозгласил тост за царствующую фамилию, Все подняли бокалы стоя - лишь императрица осталась сидеть. Когда Петр послал к Екатерине с вопросом (она находилась на противоположном конце стола), почему она не соблаговолила подняться вместе со всеми, та отвечала, что считает себя вправе оставаться на месте, ведь она - тоже член царствующей фамилии. "Дура!" - злобно сказал император так громко, что реплику слышали все окружающие. Екатерина же сделала вид, что ничего не заметила, - ей было не привыкать с достоинством сносить грубые выходки мужа. Но терпеть оставалось уже недолго.

В петербургских гостиных и при дворе всё чаще говорили о Петре как о самодуре и деспоте, от которого не приходится ждать ничего хорошего. Тут-то и появилась идея заменить царя его женой - женщиной, несомненно, разумной и при этом без законных прав на престол. Это давало основание надеяться, что она не станет проявлять строптивость и ею можно будет управлять, как марионеткой.

Подготовкой переворота занялись, не сговариваясь между собой, сразу несколько групп придворных. Они и не подозревали, что все нити заговора держал в руках один человек и этим человеком была сама Екатерина. Во главе войск 28 июня она отправилась в Ораниенбаум, чтобы арестовать своего незадачливого супруга. "Была ясная летняя ночь, - писал первый биограф Екатерины А.Г. Брикнер. - Екатерина верхом, в мужском платье, в мундире Преображенского полка, в шляпе, украшенной дубовыми ветвями, из-под которой распущены были длинные красивые волосы, выступила с войском из Петербурга; подле императрицы ехала княгиня Дашкова, также верхом и в мундире: зрелище странное, привлекательное, пленительное. Вся эта сцена чем-то напоминала забавы Екатерины времен ее юношества, её страсть к верховой езде, и в то же время здесь происходило чрезвычайно важное политическое действие". Пётр отрекся от престола и вскоре погиб при загадочных обстоятельствах. Воцарение Екатерины было встречено народным ликованием и восторгом, а для нее самой началась новая и совсем иная жизнь.

И вот обнаружилось, что принцесса из маленького немецкого княжества будто рождена для трона и в её лице Россия обрела тонкого и мудрого политика. Долгие годы, проведенные на вторых ролях, не прошли для Екатерины даром: она в совершенстве овладела искусством придворной интриги, научилась хитрить, лицемерить и до тонкостей изучила свойства человеческой души. Эти качества особенно пригодились ей, когда сподвижники, помогавшие ей взойти на трон, начали наперебой заявлять свои права на монаршие милости. Княгиня Дашкова рассказывала, как однажды в приемную к государыне ворвался генерал-поручик Иван Бецкой и, упав на колени, умолял ее сказать, кому она более всех обязана престолом. "Богу и моим подданным", - отвечала Екатерина. "Значит, я не стою этого знака отличия! - воскликнул Бецкой, срывая с себя александровскую ленту. - Не я ли единственный виновник вашего воцарения? Не я ли подбивал к этому гвардейцев? Не я ли бросал деньги в народ?" Императрица смутилась, но лишь на секунду: "Коль скоро я вам обязана короной, то кому, как не вам, поручить приготовление всего, что я надену во время коронации? Отдаю в ваше распоряжение всех ювелиров империи". Бецкой удалился совершенно удовлетворенный, а обе дамы, по воспоминаниям Екатерины Дашковой, "долго не могли нахохотаться".

Те, кто возвёл Екатерину на трон, и оглянуться не успели, как императрица уже сделала всех их зависимыми от себя лично. Теперь у неё были развязаны руки, и она могла делать, что хотела. Но для реализации задуманного ей нужны были не просто преданные слуги, но умные и способные сторонники. Уже с самого начала царствования она сознательно старалась изменить принципы подбора основных должностных лиц империи. В ответ на просьбу об отставке Петра Румянцева, бывшего в фаворе у Петра III и потому опасавшегося опалы, она отвечала: "Вы мало меня знаете, если думаете, что бывший ваш фавор ныне вам в порок служить будет. Приезжайте сюда, и вы будете приняты с той отменностью, которую ваши заслуги перед отечеством и чин требуют". Так Екатерина приобрела одного из тех, кто составил славу её царствования.

Не отличаясь, как она сама кокетливо признавала, творческим умом, Екатерина умела внимательно выслушать всякого собеседника и затем с пользой применить его идеи, ловко отделяя несбыточные фантазии от всего, что имеет практическую пользу. Так, когда в Россию приехал Дени Дидро и принялся наставлять её в том, как надо управлять страной, императрица терпеливо выслушивала его лекции, сидя в кресле и отгородившись от философа, ходившего по комнате и размахивавшего руками, небольшим столиком. Когда же Дидро спросил её, почему она не спешит исполнять его советы, Екатерина отвечала, что разница между ними очевидна: он - теоретик - пишет на бумаге, которая все стерпит, в то время как ей приходится иметь дело с живыми людьми, которые чрезвычайно чувствительны.

У неё были специальные осведомители, которые доносили государыне, что говорят о её начинаниях в народе - на улицах и в кабаках. Без подобного "разведывания" общественного мнения Екатерина не принимала ни одного решения. Если при чтении какого-нибудь документа Екатерина испытывала раздражение, то старалась отложить решение до завтра, а чтобы успокоиться, ходила по комнате и пила воду мелкими глотками.

Её день начинался с рассветом. После чашки утреннего кофе (нередко приготовленного самой, поскольку слуги еще спали) она начинала работать в своём кабинете. Потом выслушивала доклады своих секретарей и министров, участвовала в придворных церемониях, праздниках и балах. Там она вела себя подчеркнуто скромно, появлялась, если только это позволял этикет, в простых платьях и проводила время в беседах с вельможами и дипломатами. На официальных обедах ела мало и за весь вечер выпивала один бокал разбавленного водой виноградного вина.

Одевалась императрица, как правило, неброско, желая показать, что ей некогда наряжаться: всё её время отдано трудам и заботам о благе подданных. Она внимательно следила за тем, какое впечатление производит на окружающих, и была незаурядным, как сказали бы в наше время, имиджмейкером. Однажды зимой у государыни разболелась голова, и по совету кого-то из придворных она поехала кататься в санях. Голова прошла, а когда через несколько дней заболела снова и ей снова посоветовали поехать кататься, она отказалась, заметив, что её подданные будут думать, будто она только и делает что катается, вместо того чтобы управлять государством.

Согласно убеждениям XVIII века, человек должен был проявлять свою просвещённость в литературном труде, и Екатерина работала пером так же неустанно, как Пётр Великий топором. Она сама составляла законы, писала научные трактаты, статьи и пьесы, переписывалась с корреспондентами в России и за границей, сочиняла сказки для своих внуков и написала мемуары о собственной жизни. При этом она оставалась прилежной читательницей европейских философов, поощряла перевод их трудов на русский язык и помогала им материально. Давно уже пресытившаяся драгоценностями, Екатерина вместо бриллиантов коллекционировала произведения искусства, благодаря чему возник Эрмитаж.

Взойдя на престол, Екатерина начала со знакомства с состоянием государственных дел. Знакомство это на первых порах не вселило в неё оптимизма: все находилось в полном запустении. Казна была пуста, армия давно не получала жалованья, крестьяне бунтовали, роптало духовенство. Прежде всего Екатерина отменила некоторые наиболее одиозные постановления мужа, в частности вернула землю церкви, успокоив общественное мнение. Но вскоре она стала делать то, что сама считала нужным.

В 1765 ей пришла в голову мысль собрать депутатов со всей страны, чтобы они выработали те самые справедливые законы, о которых мечтали её учителя-просветители. Но прежде нужно было объяснить будущим законотворцам, какими должны быть эти законы, ведь в отличие от Екатерины большинство из них не читали ни Монтескье, ни Вольтера. Императрица принялась за работу и написала самое знаменитое свое сочинение - "Наказ Уложенной комиссии". В нём государыня объясняла своим подданным: человека нельзя назвать преступником раньше, чем об этом объявит суд; наказание должно быть соразмерно преступлению, а для его установления вовсе не обязательно подозреваемого пытать; арестованному, но затем оправданному нельзя ставить в вину тюремное заключение; нельзя преследовать за идеи, человек имеет право делать всё, что не запрещено законами, которые одинаковы для всех.

Провозглашённые с царского трона, эти тезисы для русского уха звучали революционно. Впрочем, даже во Франции, на родине тех идей, которыми был наполнен "Наказ", он оказался под запретом. Собравшиеся же летом 1767 в Московском Кремле депутаты со всех уголков России не только никогда не слышали ни о чем подобном, но и не были в состоянии новые идеи воспринять. Полтора года они потратили на споры по мелочам и на изучение старых законов. Разочарованная, но ещё лучше узнавшая своих подданных, Екатерина распустила депутатов по домам. Нашелся и подходящий предлог: война с Турцией.

Екатерина с головой окунулась в новое для себя дело: разрабатывала планы кампаний, проводила военные советы, раздавала приказания. Война шла успешно, но на фоне славы и побед её ждало суровое испытание: пугачёвщина. Однако в победе просвещения и цивилизации над варварством она не сомневалась ни секунды: "На стороне этих каналий нет ни порядка, ни искусства: это сброд голутьбы, имеющей во главе обманщика столь же бесстыдного, как и невежественного".

Покончив с "маркизом Пугачёвым" (как она его называла), императрица вновь отдалась внешнеполитическим замыслам. В голове у неё зреет план: восстановить Византийскую империю со столицей в Константинополе и посадить на её трон своего младшего внука. С этой целью в 1782 к России был присоединён Крым, а осваивать его был отправлен Григорий Потёмкин - фаворит, а возможно и тайный муж Екатерины: ведь она была не только императрица, но и женщина.

Фаворитизм - оборотная сторона славного правления Екатерины - вызывал огромное количество легенд и кривотолков. Многие из них живы и по сей день. Неужели самодержица, внимательно и словно со стороны оценивающая каждый свой шаг, и впрямь была Мессалиной на троне, женщиной, превратившей, как про неё говорили некоторые историки, "царский дом в публичный"?

Великая правительница великой страны, в личной жизни Екатерина была несчастлива. "Если б я в участь получила смолода мужа, которого полюбить могла, я бы вечно к нему не переменилась", - писала она уже в зрелые годы. Увы. Судьба распорядилась иначе. Пётр поначалу вовсе не интересовался супружеством. Императрица Елизавета Петровна, обеспокоенная отсутствием у молодых потомства, даже приказывала горничной забираться ночью под кровать великокняжеской четы, дабы выяснить, что между ними происходит. Однажды она призвала к себе Екатерину и строго расспросила о причинах её бесплодия. И тогда выяснилось, что уже несколько лет находившаяся замужем великая княгиня... всё ещё оставалась девственницей. Полная сил и энергии, да к тому же весьма миловидная, Екатерина, естественно, жаждала любви, и нет ничего удивительного в том, что в 1753 году она завела любовника.

Её избранником стал красавец Сергей Салтыков, и влюблена она была, видимо, не на шутку. Но через некоторое время Салтыкова услали за границу, а Екатерина родила сына - будущего императора Павла I. О его происхождении ходило множество слухов, но характер и внешность свидетельствуют о том, что его отцом был всё-таки Пётр. Рождение наследника сделало Екатерину более свободной: то, для чего её привезли в Россию, было исполнено.

Вскоре слухи о любовных похождениях Салтыкова за границей достигли ушей великой княгини, и его место занял молодой и блестяще образованный польский дипломат Станислав Понятовский. И снова Екатерина любила и была любима. В отличие от Салтыкова, Понятовский не был ловеласом и завёл опасный для него, иностранного дипломата, роман с русской великой княгиней лишь потому, что искренне полюбил её. Это чувство не остыло даже тогда, когда они вынуждены были расстаться. В его лице Екатерина обрела не только любовника и близкого друга, столь необходимого в её одиночестве, но и человека, сведущего в европейской политике и связывавшего её с просвещенным миром Европы. Понятовского постигла участь Салтыкова: он был выслан из страны. Став императрицей, Екатерина отблагодарила его, сделав королём Польши, но прежней близости между ними уже не было.

За Понятовским последовал Григорий Орлов. Это был дюжий гвардейский офицер, прославившийся своими подвигами на полях сражений, безудержно храбрый и готовый драться за свою возлюбленную как лев. Именно Орлов и его братья сыграли решающую роль в перевороте 28 июня, незадолго до которого Екатерина родила от Григория сына, воспитывавшегося вдали от матери под именем Алексея Бобринского. Вступив на трон, влюбленная и благодарная императрица одно время даже подумывала о браке с Орловым, но ее отговорили, объяснив, что страной может править Екатерина II, но не мадам Орлова. Однако их связь продолжалась еще долгих 10 лет и продолжалась бы дольше, если бы Григорий разделял ее интересы и интеллектуальные запросы. Но в отличие от своего брата Алексея (прославившегося в Чесменском бою) он не был ни деятельным, ни целеустремленным человеком. Бравый гвардеец был ленив и мало приспособлен к государственному поприщу. Вскоре он просто наскучил той, которая была обязана ему троном. С Орловым Екатерина рассталась в 1772, послав его на переговоры с турками и определенно зная, что задание ему не по плечу . Вскоре, получив известие о том, что его место подле императрицы занято другим, Орлов, бросив все, помчался в Петербург. Но поздно: еще за городом фаворита встретил курьер с письмом от государыни. Орлову запрещался въезд в столицу и предлагалось отправиться в одно из его имений. Но не таков был Григорий. Остановившись в предместье Петербурга, он принялся забрасывать возлюбленную письмами, умоляя принять его. Возможно, он надеялся, что, увидев его, Екатерина не устоит и вернет былое расположение. Вероятно, и она опасалась того же. В результате императрица откупилась от Орлова щедрыми пожалованиями, но хуже из-за этого относиться к нему не стала и даже впоследствии просила Потёмкина не чернить Орлова в ее глазах.

Именно у Григория Потёмкина Екатерина в избытке нашла качества, которых недоставало Орлову. Потёмкин был человеком с незаурядным талантом и широкими интересами. Он вошел в жизнь Екатерины, уже прославившись на полях сражений. "Ах, какая славная голова у этого человека!.. и эта славная голова забавна, как дьявол", - восклицала императрица в письме к Гримму. "Милинькой, какой вздор ты говорил вчерась, я и сегодня еще смеюсь твоим речам, - писала она Потёмкину. - Какия счастливые часы я с тобой провожю! Часа четыре вместе проводим и скуки на уме нет, и всегда растаюсь через силы и нехотя. Голубчик мой дарагой, я вас чрезвычайно люблю; и хорош, и умён, и весел, и забавен и до всего света нужды нет, когда с тобою сижю. Я отроду так счастлива не была, как с тобою. Хочется часто скрыть от тебя внутреннее чувство, но сердце моё обыкновенно прабальтает страсть. Знатно, полно налито и оттого проливается". Переписка Екатерины с Потёмкиным - интереснейший литературный памятник эпохи. В письмах к возлюбленному императрица словно играет сердечную простоватую женщину, которую любовь лишает не только умения здраво мыслить, но даже и грамотно писать (в письмах к тому же Потёмкину, где речь шла о делах государственной важности, Екатерина почти не делала орфографических ошибок). И тем не менее, несмотря на литературную игру, чувство императрицы к Потёмкину было искренним и сильным, этот человек, несомненно, был главной любовью ее жизни. По некоторым косвенным данным можно предположить, что Екатерина и Потёмкин были даже тайно повенчаны. Во всяком случае, в сохранившейся интимной переписке императрица нередко называла Потёмкина мужем.

Начало романа с Потёмкиным совпало с окончанием русско-турецкой войны и победой над Пугачёвым. Теперь Екатерина могла приняться за государственные преобразования. В 1775 она ввела в России новое административное деление и создала новую систему управления на местах. В каждом городе было предусмотрено заведение школы и больницы, причем государыня подробно описала, как они должны быть устроены. Так, каждому больному предписывалось выдавать больничный халат, миску, кружку и ложку, а около его кровати должна была помещаться тумбочка. Детей в школах не разрешалось бить; их следовало обучать по всей стране одним и тем же предметам по специально созданным учебникам, и Екатерина самолично написала пособие для учащихся и учителей. Спустя еще десять лет государыня облагодетельствовала подданных жалованными грамотами дворянству и городам. Дворяне получили органы самоуправления, и было велено составить их родословные книги. Целью же грамоты городам было формирование "третьего сословия" (выражаясь современным языком, среднего класса) - тех, кто должен был стать основой процветания страны. Тогда же был провозглашен и принцип свободного предпринимательства. Теперь всякий мог завести собственное дело, не спрашивая разрешения у властей. Самые предприимчивые граждане выделялись в гильдейское купечество и должны были вместо обычных податей платить налог с капитала, составлявший всего лишь один процент.

Однако реформаторские старания Екатерины могли увенчаться успехом лишь отчасти, ибо неодолимым препятствием на пути прогресса лежало крепостное право. Между тем крепостничество в России принимало все более уродливые формы и растлевало нравы дворянского сословия. Чего стоит один только мелкий эпизод, который приводит в своих записках один из мемуаристов первой половины XVIII века - майор Данилов. Он рассказывает о своей овдовевшей тетушке, тульской помещице, которая не знала грамоты, но каждый день, раскрыв книгу, все равно какую, читала наизусть акафист Божией матери. Эта достойная женщина была большая охотница до щей с бараниной и, когда кушала их, велела сечь перед собой варившую их кухарку не потому, что та дурно их варила, "а токмо для возбуждения аппетита". Впрочем, образованные дворяне были подчас ничуть не лучше. История донесла до нас имя проживавшего в Пензенской губернии богатого помещика Никиты Ермиловича Струйского. Особой его страстью была юриспруденция, и жизнь в своем имении он организовал по всем правилам европейской юридической науки. Помещик сам судил своих мужиков, составлял обвинительные акты, сам произносил за них защитительные речи. Эта цивилизованная судебная процедура соединялась с варварскими способами дознания: подвалы в доме были наполнены орудиями пыток.

Два эти дворянских "типажа" В.О. Ключевский называет "плотью от плоти" екатерининской эпохи, когда идеи Просвещения в России сочетались с самым беспросветным крепостничеством. И безграмотной помещице, и начитанному, сведущему в юриспруденции дворянину было одинаково далеко до истинной европейской образованности. Этого не могла не понимать Екатерина, но отменить крепостничество было не в её силах. Возведённая на трон благодаря гвардейским штыкам, она не могла замахнуться на главную привилегию дворянского сословия. Больше всего на свете эта женщина любила власть и ради её сохранения готова была пожертвовать и принципами, и убеждениями. Именно поэтому так возмутило Екатерину "Путешествие из Петербурга в Москву" Радищева, о котором она сказала, что он - "бунтовщик хуже Пугачёва". Что позволено государыне, то не позволено подданным. Императрица испугалась отнюдь не критики крепостничества, но того, что кто-то кроме неё осмеливается критиковать. В этом она почуяла угрозу собственной власти. Автор развенчивал миф о всеобщем благоденствии под её началом, и она была уверена, что осмелиться на подобную дерзость мог лишь мятежник куда более опасный, чем неграмотный самозванец. Враждебное же отношение Радищева к крепостному праву Екатерина разделяла вполне и мысль избавиться от этого зла лелеяла до конца жизни.

Не менее смелыми были и её внешнеполитические устремления. Императрица бредила "греческим проектом", то есть восстановлением Византийской империи. С этой целью на освоение и укрепление Крыма был направлен Потёмкин, а в 1787 в сопровождении всего двора, дипломатического корпуса, а также австрийского императора и польского короля туда отправилась с инспекцией сама императрица. Потёмкин, сумевший за несколько лет изменить Крым до неузнаваемости, в естественном рвении показать своей повелительнице товар лицом даже несколько переусердствовал, отчего и родилось на свет выражение "Потёмкинские деревни". Впрочем, никаких картонных деревень Потёмкин в действительности не строил и только украшал уже существовавшие.

Напуганные притязаниями Екатерины, турки решили нанести упреждающий удар и вновь объявили России войну. Воспользовавшись моментом, войну объявили и шведы, надеявшиеся отвоевать земли, потерянные в начале века. Екатерине пришлось сражаться на два фронта.

В то время, что шла война и Суворов одерживал свои знаменитые победы над турками, во Франции произошла революция и расстановка сил на мировой арене переменилась. Отношение к революционной Франции у императрицы сложилось двойственное. Воспитанная на идеях философов-просветителей, поначалу императрица испытывала даже нечто вроде злорадства, полагая всё случившееся закономерным результатом бездарных действий французских королей и их министров. Уверенная в непогрешимости собственной политики, Екатерина не видела никакой угрозы для России в революционных событиях, сведения о которых регулярно печатались в русских газетах. Опубликован был и текст Декларации прав человека и гражданина, основные идеи которого совпадали с екатерининским наказом. Старший внук императрицы, будущий Александр I, рассказывал придворным, что бабушка заставила его прочитать Декларацию и сама растолковала её смысл. Но по мере того как во Франции раскручивался маховик террора, происходившее все больше пугало Екатерину. Она понимала, что бунт направлен не против неправедного властителя, но против власти как таковой, а поэтому революция становилась опасной для всех монархов Европы. "Дело французского короля есть дело всех государей", - писала Екатерина. После казни Людовика XVI и Марии Антуанетты, которых российская императрица безуспешно пыталась спасти, отношения с Францией были и вовсе прерваны, а из кабинета императрицы, согласно легенде, был вынесен бюст Вольтера.

Несмотря на то, что и борьба с революцией во Франции, и амбициозный греческий проект потерпели неудачу, авторитет России в мире был высок, как никогда, и впоследствии екатерининский канцлер граф Безбородко хвастался, что при "матушке" Екатерине ни одна пушка в Европе не могла выстрелить без её разрешения.

Ко времени крымского путешествия роман Екатерины с Потёмкиным был давно позади. Её счастье снова оказалось непрочным.. Избранник императрицы был капризен, ревнив и вспыльчив. "У князя с государыней нередко бывали размолвки, - вспоминал Ф.В.Секретарёв, мальчиком живший в доме Потёмкина. - Мне случалось видеть, как князь кричал в гневе на горько плакавшую императрицу, вскакивал с места и скорыми, порывистыми шагами направлялся к двери, с сердцем отворял её и так ею хлопал, что даже стекла дребезжали и тряслась мебель". Нам неизвестно, характер Потёмкина или что-то иное стало причиной их размолвки, однако вплоть до самой своей смерти князь оставался ближайшим другом и преданным соратником Екатерины.

Потёмкина сменил Пётр Завадовский - тридцатисемилетний украинский полковник, чей фавор продолжался два года. За ним последовали С. Зорич, И. Римский-Корсаков, А. Ланской, А. Ермолов, А. Дмитриев-Мамонов и, наконец, Платон Зубов (всего историкам известны имена 12 любовников императрицы за период более чем в 40 лет). Все - молодые гвардейские офицеры из не слишком богатых дворянских семейств. Каждый из романов императрицы длился по несколько лет и заканчивался по-разному. Так, Зорич получил отставку из-за своего увлечения карточной игрой. Корсаков завел интригу с близкой Екатерине графиней Брюс и был вместе с нею отправлен в Москву. Наиболее трагично сложилась судьба Александра Ланского - талантливого, как утверждала Екатерина, молодого человека, которого ей, более чем других, удалось увлечь собственными интересами.

В 1784 он скоропостижно скончался от дифтерии, и императрица долго оплакивала его смерть, причем горе её было столь велико, что Потёмкину пришлось, бросив все, мчаться в Петербург утешать её. Ермолов осмеливался вмешиваться в государственные дела и - непростительная ошибка! - чернить Потёмкина в глазах императрицы.

Дмитриев-Мамонов полгода оставался холоден с увлеченной им женщиной, избегал встреч с нею, а затем признался, что влюблён во фрейлину Щербатову. Неизвестно, что испытала Екатерина при этом сообщении, однако повела она себе в высшей степени великодушно, как и подобает всемогущей государыне. Она не только дала разрешение на их брак, но и подарила молодым более двух тысяч крепостных и сто тысяч рублей. Императрица даже сама помогала одеть невесту к венцу - правда, не сдержавшись, сильно уколола ее булавкой.

Относительно частая смена фаворитов, при том что сам фаворитизм был обычным явлением в жизни европейских дворов, порождала слухи о неумеренных сексуальных аппетитах императрицы, о происходивших во дворце оргиях и прочих непристойностях. В действительности ничего этого не было, но сам образ императрицы, женщины, повелевающей народами и одновременно выбирающей себе любовников из числа подданных, будоражил воображение современников, и именно это превратило её в своеобразный секс-символ эпохи. Один наблюдательный иностранный дипломат заметил: "Взглянешь на неё, и сразу увидишь, что она могла бы полюбить и что любовь её составила бы счастье достойного её поклонника". Но были ли фавориты Екатерины достойны её выбора? В сущности, Екатерина всю жизнь искала такого мужчину и найти его не смогла. Когда в 1791 умер Потёмкин, Екатерина тяжело переживала эту потерю. В его лице она лишилась верного сподвижника, своей главной опоры. Горе императрицы было безмерно: она надолго слегла в постель, много плакала и всё время повторяла, что заменить Потёмкина ей будет некем. Начало девяностых годов XVIII века во многом оказалось для неё переломным.

В эти годы один за другим ушли из жизни ; и многие другие соратники Екатерины - те, с кем когда-то, тридцать лет назад она начинала свое царствование. На сцену выходило молодое поколение - честолюбивое, нетерпеливое и, конечно же, критично смотревшее на постаревшую императрицу. К этому новому поколению принадлежал и последний фаворит Екатерины - Платон Зубов, бывший моложе своей повелительницы на 38 лет. Дабы оправдать свою страсть, государыня говорила, что Россия должна быть ей благодарна за то, что она воспитывает для неё молодых людей.

Сама государыня к тому времени состарилась, страдала от язв на ногах и с трудом передвигалась. Но гораздо больше, чем недуги, её мучила мысль о том, что будет с Россией, когда не станет и её. И эти мысли постоянно возвращались к одному и тому же - её взаимоотношениям с сыном.

Когда в 1754 Екатерина произвела на свет Павла, ребёнка сразу же унесли в покои императрицы Елизаветы и поручили заботам нянек, содержавших его в жарко натопленной комнате и в люльке с меховой подстилкой и меховым одеялом. Ребёнок постоянно потел и вырос тщедушным и болезненным. Мать допускали к нему лишь с разрешения императрицы, и она сына почти не видела. Понятно, что при таких обстоятельствах материнские чувства у Екатерины в полной мере не пробудились. Став императрицей, она постаралась приблизить к себе сына, ведь он был единственным оправданием захвата власти. Павел рос живым, подвижным, склонным к романтическим мечтаниям юношей, воспитанным на столь любезных сердцу матери идеалах Просвещения.

Но годы шли, юноша стал взрослым и жаждал деятельности, а мать делиться с ним властью не собиралась. В 1773 она женила сына на принцессе Гессен-Дармштадтской, и тот без памяти влюбился в молодую жену. Но Наталья Алексеевна (такое имя дали принцессе в православном крещении) умерла родами, а убивающегося от горя сына Екатерина решила "утешить" сообщением, что жена была ему неверна. Вскоре Павел женился вновь, на сей раз на принцессе Вюртембергской. В конце семидесятых годов у молодой четы родилось подряд два сына, и бабушка поступила с ними почти так же, как когда-то Елизавета с её собственным ребенком: она отлучила детей от матери, чтобы забрать их к себе и следить за их воспитанием. На внуков Екатерина излила всё неизрасходованное материнское чувство: она сочиняла для них сказки, шила им платье и даже придумала специальные комбинезончики, образцы которых посылала в другие европейские столицы.

Между тем Павел всё более отдалялся от матери и, изнывая от безделья, становился человеком нервным, вспыльчивым, недоверчивым к окружающим. Менялись и его взгляды. Особенно заметно это стало после революционных событий в Париже. О том, насколько мать и сын уже разошлись тогда в своих взглядах на мир, свидетельствует эпизод, приводимый биографом будущего государя Н.К. Шильдером: "Однажды Павел Петрович читал газеты в кабинете императрицы и выходил из себя. "Что они там все толкуют! - воскликнул он. - Я тотчас бы всё прекратил пушками". Екатерина ответила сыну: "Неужели ты не понимаешь, что пушки не могут воевать с идеями? Если ты так будешь царствовать, то недолго продлится твоё царствование". Весьма критично Павел был настроен и по отношению к тому, что делала мать в России. Он полагал, что она предоставила своим подданным слишком много свободы, слишком распустила их, а это чревато опасностью, наподобие французских событий. Мать хотела, чтобы её прежде всего уважали. Сын же был убеждён, что своего государя подданные должны бояться. Стареющая Екатерина всё чаще замирала с пером в руках над очередным проектом и с горечью записывала на полях, что не знает, ради кого ей трудиться и не будет ли заброшено всё начатое ею после её смерти.

Eё взоры были обращены к старшему внуку Александру, и она всерьёз подумывала о передаче ему трона в обход отца. Она полагала, что ей удалось воспитать из него идеального государя, но в действительности Александр, с детства привыкший лавировать между бабушкой и отцом, был лукав и неискренен. Принять трон он не соглашался, да и сама императрица всё никак не могла решиться, ведь она столько лет клялась править на основании закона и понимала, что столь явно преступить его значит самой разрушить тщательно возводимое ею здание. К тому же, несмотря на болезни, она вовсе не собиралась покидать этот мир и рассчитывала править ещё долго. На льстивые слова подданных, желавших ей прожить еще столько же, Екатерина резонно отвечала, что тогда будет "без ума и без памяти", а вот ещё 20 лет проживёт наверняка. И всё же она чувствовала приближение конца. Возвращаясь с вечера у одного из вельмож, Екатерина заметила падающую звезду и сказала сопровождавшему её сановнику: "Вот вестница смерти моей". В ответ же на его горячие разуверения добавила: "Чувствую слабость сил и приметно опускаюсь".

Предсмертный обморок случился у неё рано утром, когда, встав с постели и, как обычно, поработав некоторое время за письменным столом, она зашла в примыкавшую к спальне уборную, где по обыкновению проводила минут десять. Однако истекли полчаса, а она не выходила. Камердинер Захар Зотов, обеспокоенный долгим отсутствием своей госпожи, приоткрыл дверь и увидел императрицу лежащей на полу и тяжело хрипящей. Несколько прибежавших мужчин не сумели поднять ее грузное тело на высокую кровать. Её положили на расстеленные на полу тюфяки. Придворный доктор пустил императрице кровь, но из вены на руке вылилось лишь несколько капель. 6 ноября 1796, так и не приходя в сознание, Екатерина Великая скончалась.

Она была ещё жива, когда в соседней комнате, в её кабинете, уже расположился нелюбимый ею сын и своим резким, высоким голосом начал отдавать первые приказания нового императора, а по коридорам Зимнего уже зазвенели шпоры прибывших с ним из его гатчинского дворца павловcких офицеров в непривычных русскому глазу мундирах прусского образца. После смерти матери сын велел достать из могилы на кладбище Александро-Невской лавры останки Петра III, и на похоронах Екатерины её тело везли в Петропавловский собор рядом с гробом того, кого она ненавидела, но благодаря кому она и стала великой императрицей. Присутствовавший на траурной церемонии английский посол, глядя на похоронную процессию, произнёс: "Хоронят Россию".

Остается только добавить, что Екатерина оказалась хорошей пророчицей. Во Франции, как она и предсказывала, возродилась монархия во главе с сильной личностью (Наполеоном). Североамериканские Соединённые Штаты, появлению которых на свет она косвенно содействовала, отказавшись помочь войсками английскому королю Георгу III во время войны за независимость, стали великой державой. А её сын Павел оказался дурным и неудачливым правителем, да и процарствовал недолго. Всего лишь через четыре с небольшим года после того, как он пришел к власти, Павел принял смерть от рук заговорщиков. Взошедший на престол внук Екатерины Александр уже в первом своём манифесте обещал подданным править "по закону и по сердцу бабки нашей"...

1. Каменский А.Б. Екатерина Великая. // Гео №3-4-2002.

Последнее обновление страницы 09.10.04 21:30:23