Людовик XVII (27 марта 1785, Версаль - 8 июня 1795, Париж(?))

В 1795 было официально объявлено о смерти молодого короля без королевства, и его дядя, граф Прованский, занял несуществующий престол под именем Людовика XVIII. 

1. Первые десять лет

После приезда в Париж брата королевы, Иосифа, императора "Священной Римской империи", уговорившего короля на хирургическое вмешательство, в 1778 рождается сначала дочь - Мария-Тереза-Шарлотта, а через три года и сын - Луи-Жозеф-Ксавье. Рождение наследника престола внесло раскол в королевскую семью, и с этого времени оба брата короля становятся его врагами. Некоторое время они пытаются доказать, что отец ребенка вовсе не Людовик, после чего организуют целую компанию по дискредитации королевской четы. 

Тем временем у королевы появляются еще двое детей - в 1785 Луи-Шарль, получивший титул герцога Нормандского, а в 1786 - Софи, которая меньше чем через год умирает. Накануне революции смерть от туберкулеза постигает и старшего сына; наследником престола объявляют Луи-Шарля. Уже само появление на свет этого ребенка было окружено тайной. В день его рождения Людовик XVI помечает в своем дневнике: "Роды королевы. Рождение герцога Нормандского. Все прошло также, как и с моим сыном". В то же время известно, что граф Ферзен, которого принято считать любовником Марии-Антуанетты, не только был в июне 1784 в Париже, но и встречался наедине с королевой. Более того, узнав о смерти Людовика XVII, Ферзен запишет в дневнике: "Это последний и единственный интерес, который у меня оставался во Франции. В настоящее время его больше нет и все, к чему я был привязан, больше не существует...". И это при том, что еще современники подмечали: король чаще именовал мальчика герцогом Нормандским, чем сыном.

Разумеется, это ничего не доказывает. Остается уповать на внешнее сходство, но на различных дореволюционных портретах у дофина совсем разные лица. Естественно, что в первые годы революции юный дофин не играл никакой политической роли. Впервые он появляется на сцене только после казни отца, состоявшейся 21 января 1793 года. После восстания 10 августа 1792, свергнувшего монархию, королевская семья была заключена в башню-тюрьму Тампль. Именно там утром 22 января Мария-Антуанетта, ее дочь Мария-Тереза, сестра Людовика XVI Елизавета и его камердинер Клери преклонили колени перед дофином и присягнули ему как Людовику XVII, следуя вековой традиции "Король умер - да здравствует король". Разумеется, ни о каких официальных процедурах, тем более о коронации, речи быть не могло. Однако это не помешало всем ведущим европейским державам признать нового короля. Вслед за тем 28 января старший брат казненного монарха, граф Прованский, объявил в специальной декларации, что он принимает на себя регентство до совершеннолетия своего племянника и назначает графа д'Артуа наместником королевства. Отныне большинство роялистских выступлений как во Франции, так и за ее пределами проходят от имени или во имя Людовика XVII, который все это время продолжал оставаться в Тампле, пережив смерть матери и тети и разлученный с сестрой.

2. Несостоявшаяся реставрация

Достаточно очевидно, что установление в стране республики в сентябре 1792 не привело к тому, что на следующий день все ее жители стали республиканцами. Роялистская оппозиция существовала даже в самые опасные времена якобинского террора, но вот во всеуслышание заявить о своем существовании получила возможность только после переворота 9 термидора. Ведь еще в декабре 1792 Конвент декретировал, "что смертная казнь грозила всякому, кто предложил бы или попытался бы установить во Франции королевскую власть", и это постановление так и не было отменено. Что же изменилось к концу 1794 - началу 1795?

После падения Робеспьера тот же самый Конвент, что совсем недавно рукоплескал всем его предложениям, возвращает в свое лоно изгнанных депутатов и продолжает работу. На этот раз работу по переходу от экономической и политической диктатуры к либеральному парламентскому режиму, по выходу из кризиса. На повестке дня встает задача закончить революцию, а это, по мнению большинства современников, невозможно без принятия новой конституции. 

Отдельные разговоры о том, что необходим пересмотр Конституции 1793  начинаются еще весной, но только к концу июня 1795 специально избранная комиссия (получившая по количеству своих членов название Комиссии одиннадцати) представляет для обсуждения свой проект, по которому Франция оставалась республикой с новым двухпалатным парламентом, состоявшим из Совета Старейшин и Совета Пятисот. 

Однако это будет несколько позже. А пока, по мнению такого авторитетного историка как М.Ж. Сайденхэм, "первые месяцы 1795 года были, быть может, самой благоприятной возможностью, которая когда бы то ни было представлялась для реставрации конституционной монархии во Франции". Каким же образом мыслилась эта реставрация? Изученные материалы приводят к тому, что здесь главные надежды роялистов возлагались, как это ни удивительно, не на эмиграцию и не на графа Прованского, а именно на юного Людовика XVII, который тем самым, сам того не сознавая, стал на некоторое время одним из решающих факторов европейской политики. 

Разумеется, десятилетний мальчик не мог возглавить страну в столь бурное время. Но этого и не требовалось. Ему достаточно было бы стать символом, вокруг которого могла бы объединиться нация. Тем более, что "сын Людовика XVI мог пеpеехать из Тампля в Тюильpи без вмешательства иностpанцев, не пpивнеся с собой ни восстановления Стаpого поpядка, ни крайне непопулярной интервенции. Веpнулись бы в 1792 год, а не в 1788". В пользу этого говорило сразу несколько факторов. 

Во-первых, реставрации благоприятствовала сама обстановка в стране. Примерно с 1793 года от революции постепенно отворачивается крестьянство. "Растущий на юго-востоке и западе роялизм и поражение воинствующего якобинизма создали возможность для компромисса между различными политическими элитами". Не случайно в июне 1795 прямо в Конвенте делегация г. Орлеана осмелилась требовать отпустить на свободу дочь короля, а незадолго до того Баррас распорядился, чтобы принцессе принесли все необходимое и дали компаньонку. На этот же месяц, насколько можно судить, приходится и пик ширящихся по стране слухов об официальном признании Конвентом Людовика XVII королём Франции. 

Подобное изменение в общественном мнении можно проследить и по материалам прессы. Так, скажем, популярный журналист Рише-Серизи высказывал примерно в эти же дни на страницах своей газеты с характерным названием "Общественный обвинитель" мнение, что слово "республика" - "этот разрушитель всякого общественного порядка, было создано, по-видимому, фуриями с целью уничтожения правительств и всего человеческого рода". "Что с того, что ты республиканец, - писал он, обращаясь к депутатам, - если Франция хочет монархию? Что с того, что ты роялист, если Франция хочет республику? Сейчас речь больше не идет о том, чтобы знать, республиканец ли ты; речь идет о том, чтобы знать, хочет ли им быть народ". При этом в ответе народа журналист особенно не сомневался. Во-вторых, регентом при малолетнем короле вполне могли бы быть наиболее умеренные депутаты Конвента, обеспечивая, таким образом, преемственность государственных органов и гарантируя безопасность цареубийцам (как называли депутатов, голосовавших за казнь Людовика XVI). 

Есть свидетельства о том, что такие влиятельные термидорианцы, как Тальен и Баppас, даже вступили в пеpеговоpы с pоялистами, выдвигая следующие условия: не копаться в пpошлом и сохpанить нажитые за время революции состояния. По другим сведениям, подобные переговоры вели даже некоторые члены Комиссии одиннадцати. А. Вандаль также сообщает, что у термидорианцев были планы посадить во главе своего правительства коpоля-маpионетку, и, по его мнению, это не только не ослабило бы власть членов Конвента, но и сделало бы ее более пpочной. 

Конечно, на этом пути были и немалые трудности. Как писал в то время известный журналист Ж.-Г. Пелтиер, "считается, что кpайняя молодость законного коpоля, несчастного мальчика, заключенного в Тампле, - одна из пpичин, поддеpживающих Республику и Революцию, потому что некотоpые паpтии, pасположенные в пользу пpовозглашения коpолевства, не знают, как оpганизовать pегентство, необходимое для этой монаpхии". 

Любопытно также, и это подчеркивает Е.Б. Черняк, что в подобном стремлении учредить регенство еще раньше обвиняли и жирондистов, и эбертистов, и дантонистов, и робеспьеристов. Насколько это случайно или, что гораздо важнее, беспочвенно? 

В-третьих, роялистов такой вариант также бы устроил. Даже если и не упоминать короля напрямую в Конституции, если бы во главе исполнительной власти встал один человек (назовем его, к примеру, президент), то на этот пост вскоре легко мог бы претендовать роялист, а сам президент, помимо этого, столь же легко мог бы впоследствии трансформироваться хотя бы в того же регента. 

При этом Конвент или его уполномоченные вели переговоры сразу по трем направлениям: с роялистами - о провозглашении Людовика XVII королём; с pуководителями вооруженного роялистского сопротивления, тpебовавшими вывоза дофина к аpмиям в Вандею и Бpетань; и с Испанией, ставившей условием заключения мира выдачу детей Людовика XVI, причём Баpтелеми, непосредственно занимавшемуся составлением договора, были даны инстpукции в кpайнем случае обещать, что после восстановления всеобщего миpа пpинца освободят. 

Смерть короля в июне 1795 положила конец всем этим планам. "Его смеpть, - не пpосто один из наиболее душеpаздиpающих эпизодов pеволюционной истоpии, - писал Тюро-Данжен, - это значительное политическое событие, котоpое pазpушило пpоекты pоялистов и нанесло сеpьезный и непопpавимый удаp по их надеждам. Благодаря этой смеpти коpолевская власть покинула Фpанцию".

Судя по приведенным документам и мнениям, юный король имел вполне реальные шансы стать центром объединения нации. Кажется, что стоило сделать всего один шаг, и история Франции свернула бы на путь конституционной монархии. Каким же образом можно оценить, насколько на самом деле велика была вероятность реставрации, если никаких социологических опросов в то время, разумеется, не проводилось? 

Предвидя возможные обвинения в некорректности, признаюсь, что вижу только один способ измерить, хотя и с определенным допущением, наличие в народе монархических симпатий. После принятия новой конституции (в августе 1795) в условиях, когда "Конвент особенно ненавидели", а "пpесса тpебовала pоспуска этого собpания неспособных и паpазитов", депутаты приняли так называемые "декреты о двух третях", определявшие, что в первый раз две трети депутатов нового созыва будут состоять из бывших членов Конвента, независимо от того, победят ли они на выборах. Это решение вызвало бурю возмущения по всей Франции, и до сих пор нередко историки ставят его в упрек термидорианцам, как свидетельство их ненасытной жажды власти. И дело не только в том, что депутаты пытались оправдать свое решение усилением роялистской опасности и борьбой за сохранение республики - насколько это было реально видно из данной статьи. Важно другое: как некогда и конституция 1793 новая конституция и "декреты о двух третях" были в сентябре 1795 вынесены на референдум, после чего проводились выборы в новый парламент. 

Результаты и референдума, и выборов известны. При этом историки сходятся на том, что они очень показательны, поскольку при проведении плебисцита практически существовало всеобщее избиpательное пpаво. Однозначно права голоса лишены были только эмигpанты, но их было не так много, чуть менее 120.000 человек. Что же в итоге? Не вдаваясь в механизм подсчета участников голосования (уменьшивший количество признанных действительными голосов), скажем, что в референдуме приняло участие примерно 14 % имевших право голоса (около миллиона ста тысяч человек). Причины низкой активности можно толковать по разному - от возмущения декретами до гражданской войны, поглотившей немалую часть территории страны. В итоге Конституция и декреты были одобрены, хотя, как это нередко случается, сразу же после подсчета результатов голосования пошли разговоры об их фальсификации. Комментарии различны. Современники нередко воспринимали плебисцит как крах правительственной политики. Один из них через день после объявления в Конвенте итогов референдума прямо писал, что "во Фpанции не нашлось и миллиона пpоголосовавших за pеспублику.., pеспубликанцы в меньшинстве... Пpотив Конвента pоялисты, недовольные или якобинцы и все бедняки". С ним солидарен и виднейший термидорианец Поль Баррас, считавший, что декреты встретили самое ожесточенное сопротивление в первичных собраниях именно потому, что там засели роялисты. 

А как обстояло дело с выборами, по которым всего-то реально обновлялась одна треть депутатов? Как писал прекрасно осведомленный монархист Малле дю Пан в декабре 1795  "большая часть новой трети и 160 бывших членов Конвента... - роялисты par opinion". Одна треть избранных в законодательный корпус, сообщает барон де Френилли, роялистская. Современникам событий не противоречат и многие историки. Это тем более показательно, если учесть, что в стране осталось очень мало дворянства и монархически настроенного духовенства.

 "Контрреволюционер в 1794-1795 годах, - справедливо отмечает Ж. Тюляр, - буржуа, обычно активный гражданин". В итоге все меньше воспринимаются как преувеличение слова аббата Бротье, писавшего приблизительно в это время: "Можно по справедливости сказать, что роялизм господствует во Франции во всех умах, если не во всех сердцах". В то же время по весьма трезвой оценке Малле дю Пана, в начале 1795 сторонники реставрации во Франции составляли около трети населения, и многие из них как раз и вошли в состав электората. Каковы же точные цифры? 

Предупредив, что "в эту эпоху даже количество избpанных установить тpудно, нам их все же сообщает в своей блестящей статье Ж.-П.Сюратто, специально занимавшийся изучением этого вопроса. По его мнению, во вновь избранной трети депутатов было 117 роялистов и только 56 республиканцев. Таким образом, можно сделать предположение о том, что не будь "декретов о двух третях" в стране могла бы произойти монархическая реставрация. 

Не трудно представить себе, какое впечатление в этой обстановке произвела смерть молодого короля, на которого возлагалось столько надежд. Один из современников вспоминал впоследствии, что "опpеделенно, это событие, спpаведливо или нет, непопpавимо уpонило Комитеты в общественном мнении". Сразу же появилось огромное количество слухов и домыслов, "со всех стоpон общественное мнение обвиняло Конвент в этой смеpти", утверждая, что ребенок был отpавлен мышьяком. Но это было еще не все. Пошли гораздо более неприятные слухи - Король жив, а в Тампле умер совсем другой ребенок. Король же спасен преданными ему дворянами и вскоре будет готов возглавить верные войска. 

С тех пор прошло почти два века. И, тем не менее, эта неожиданная смерть оказала достаточно принципиальное влияние на судьбы страны, что стоит попытаться разобраться в том, что же произошло на самом деле.

3. Смерть узника Тампля

Через пять с небольшим месяцев после казни отца, дофина разлучают с матерью и сестрой. 4 августа 1793 его наставником назначается сапожник Симон. Вместе с женой он переезжает в Тампль. В январе 1794 Симон подает прошение об отставке, которая 19 января удовлетворяется, а сам пост упраздняется за ненадобностью. Комитет общественного спасе-ния решает, что отныне дофин нуждается только в стражах. Вскоре после этого для ребенка организуют некоторое подобие одиночной камеры. Есть отрывочные сведения, что в мае 1794 его на целые сутки востребовал к себе Робеспьер, однако их достоверность весьма сомнительна. Затворничество прекращается только после Термидора. 

Уже на следующий день после переворота в Тампле появляется Баррас с депутатом Конвента Гупилло де Фонтене. Ребенок, который предстал перед ними совсем не напоминал некогда жизнерадостного принца. Баррас отмечает молчаливость мальчика, рассеянность его реакций и дает указание перевести его в более просторное помещение (что было по не совсем понятным причинам выполнено только в августе). 

В октябре того же года Комитет общественной безопасности усиливает охрану, принимая постановление о направлении в помощь постоянной охране еще и членов секций. С тех пор в Тампле побывало более двухсот представителей населения столицы. Можно ли предположить, что никто из них никогда не видел наследника престола? А, если видел, неужели не поднял бы шум, если бы обнаружил подмену, благо обвинить в ней могли Робеспьера? Это одно из самых узких мест теорий, предусматривающих возможность того, что дофину удалось бежать. Обходится оно несколькими путями: скажем, либо бегство датируется январем 1794, либо отмечается, что только 9 членов секций документально подтвердили, что знали Луи-Шарля до того, а их свидетельства очень спорны. 

Добавим, что неоднократно навещали царственного узника и члены Конвента. Если им верить, то по крайней мере с июля 1794 по февраль 1795 перед ними представал один и тот же мальчик. При этом все отмечали его апатию, переходящую в умственную отсталость, равнодушие, неразговорчивость, граничущую с немотой. В начале мая 1795, когда вовсю велись переговоры с Испанией о выдаче Людовика XVII, охрана докладывает в Комитет о прогрессирующем ухудшении состояния здоровья узника. К нему немедленно присылают некоего доктора Дессо, достаточно известного в Париже медика. Сохранилось его свидетельство о первой встрече с дофином: "Я нашел ребенка-идиота, умирающего, жертву самой низкой бедности, полностью заброшенное существо, опустившееся от самого жестокого обращения". Дессо прописывает лечение от истощения, а во второй половине мая направляет в Конвент доклад, таинственным образом исчезнувший.

 В тот же день он обедает с некоторыми депутатами Конвента. По возвращении домой у него начинается сильная рвота, и вскоре врач умирает. Впоследствии жена его племянника утверждала, что он не узнал в больном принца, о чем и поставил Конвент в известность. 6 июня в Тампле появляется новый врач, никогда до того ребенка не видевший - доктор Пеллетен, "плохой вpач, но неистовый pеволюционеp". 8 июня мальчик умирает, но по приказу Комитета общественного спасения факт смерти тщательно скрывается даже от охраны, увидевшей останки только после вскрытия. Тогда же (через 40-50 часов после смерти) было организовано и некое подобие опознания, в котором участвовали комиссары секций и полиции. Знал ли кто-нибудь из них сына короля, сказать трудно. 

Более того, по закону от сентября 1792, свидетельство о смерти любого гражданина обязательно должно быть подписано "двумя наиболее близкими родственниками или соседями". Самый близкий родственник - сестра - был рядом, в Париже жило немало бывших слуг королевской семьи, гувернантка дофина мадам де Турзель. Их адреса были прекрасно известны Комитетам, и тем не менее, настоящее опознание проведено не было. 

Еще большее количество проблем порождает протокол вскрытия. Врачи "забыли" отметить хотя бы одну характерную черту на теле мальчика (что, как правило, в то время делалось), а также умудрились ни в одном месте не написать, что было произведено вскрытие именно Луи-Шарля Бурбона. В протоколе лишь указано: "Мы обнаружили в кровати тело ребенка, которому, как нам показалось, около 10 лет, про которого комиссары нам сказали, что это сын покойного Луи Капета, и в котором двое из нас признали ребенка, которого лечили на протяжении нескольких дней". Между тем руководивший вскрытием доктор Жанруа долгое время был консультантом Людовика XVI и не мог не знать его сына. Почему он спрятался за спины своих коллег? 

Дважды, в 1846 и 1894 гг., на кладбище Св.Маргариты проводились поиски могилы дофина и эксгумация трупа. Однако установлено, что ребенку, найденному на месте, где похоронили узника Тампля, было от 15 до 18 лет. Кстати, тот же доктор Жанруа отмечал потом, что за 40 лет практики никогда не видел у десятилетнего ребенка столь развитого мозга.

Не удивительно, что все эти факты наводили историков на вполне определенные размышления. Неужели дофину удалось бежать? Но как? Здесь литература предлагает неистощимое число вариантов и дат. Некоторые пишут об одной подмене, некоторые - о двух или даже о трех. Многие ссылаются на хранившееся в архивах Тампля свидетельство о том, что 18 июня 1795 во время инспекции была обнаружена секретная дверь, через которую можно было войти и выйти незамеченным. Иным не дает покоя многократно повторявшееся свидетельство вдовы Симон о том, что Луи-Шарль не только остался жив, но и приходил ее навестить. В качестве организаторов побега называют практически всех охранников Луи-Шарля, давая полный простор воображению при мысли о том, кто мог стоять за их спиной. 

Нельзя не сказать и еще об одной версии, по которой на самом деле Людовик XVII умер еще в январе 1794 и похоронен у подножья башни (когда Тампль сносили и в самом деле был найден какой-то скелет). Почему тогда же и не заявили о смерти дофина? Есть и куда более фантастические варианты. 

Приходится согласиться с А.Ланном, писавшим в начале этого века: "Факты говорят о том, что такое важное событие, как смерть прямого наследника престола, не было ни законным образом констатировано теми, кто совсем недавно уничтожил этот престол, ни всерьез установлено позднее теми, кто его восстановил, чтобы на нем утвердиться". Но случайно ли это?

4. Несколько нерешенных вопросов.

Умер дофин или чудесным образом спасся, у каждой из этих версий есть и будет немало сторонников. Их книги насчитывают сотни страниц - от серьезных монографий с планами Тампля до легковесных сочинений, где единственным аргументом выступает личная убежденность автора. Но, как бы то ни было, существует ряд вопросов, ответ на которые (или отсутствие оного) поможет сформировать собственное отношение к проблеме. 

ВОПРОС ПЕРВЫЙ. После смерти Людовика XVI его сына сразу же признали королём все крупнейшие европейские державы (Англия, Испания, Россия, Австрия, Пруссия, Сардиния), а Екатерина II даже подписала специальный указ, по которому высылке из империи подлежали французы, отказавшиеся присягнуть новому королю. В то же время после смерти дофина признавать королём графа Прованского, провозгласившего себя Людовиком XVIII, отнюдь не торопились. В июне 1795 Министр иностранных дел Австрии Тугут напишет послу в Лондоне, что нет никаких реальных доказательств смерти мальчика. А один из офицеров армии Конде позднее скажет в своих воспоминаниях, что "никто на самом деле не верил в это событие". На чём основывалась эта уверенность? Если же говорить о русском царе, то известно, что Александр I до 1813 практически не отвечал на письма Людовика XVIII, обращавшегося к нему "господин мой брат и кузен". Если же и удостаивал его ответом, то титуловал лишь "господином графом".

Кстати, даже в заключенной в апреле 1814 конвенции о перемирии с Францией Людовик XVIII называется не королём, а "Его Королевское Высочество Господин, Сын Франции, Брат Короля, Наместник Французского королевства". 

ВОПРОС ВТОРОЙ. После Реставрации Людовик XVIII приказал провести эксгумацию тел своего брата, сестры и Марии-Антуанетты, а также распорядился поставить им памятник, не проявив при этом ни малейшего интереса к телу и памяти Людовика XVII, несмотря на многочисленные петиции. Это не осталось незамеченным современниками. 9 января 1816 Шатобриан делает парламентский запрос: "Где он, брат сироты из Тампля?". После этого власти отдают распоряжение провести исследования на кладбище Святой Маргариты, где было захоронено тело ребенка, умершего в Тампле. Останки найдены, однако внезапно все работы прекращаются. А в Искупительной часовне, воздвигнутой Людовиком XVIII вскоре после того места дофину опять на нашлось. 

До 1821 во многих церквях, в соответствии с распоряжением правительства, служили заупокойные мессы по убиенным Людовику XVI и Марии-Антуанетте. Службы по дофину заказаны не были. И это неудивительно, поскольку король сам вычеркнул имя племянника из утвержденного им текста молитвы "Memento". Более того, когда духовенство по собственной инициативе решает провести в 1817 соответствующую службу, уже объявленную в "Moniteur", Людовик XVIII отменяет ее, а на удивленный вопрос руководителя придворного церемониала отвечает: "Мы не совсем уверены в смерти нашего племянника". При повторной попытке отслужить заупокойную мессу в июне 1821, её в последний момент по приказу из дворца заменяют на обычную поминальную молитву. По католическим законам служить заупокойную мессу по живому рассматривалось как наведение порчи, и король это, безусловно, знал.

21 января и 16 октября - дни смерти королевской четы - всегда считались при дворе траурными, в то время, как 8 июня нередко устраивались балы, как и в обычные дни. 

В склепе в аббатстве Сен-Дени, где покоятся останки казненных членов королевской семьи, имеются два медальона с изображением обоих дофинов (Луи-Жозефа-Ксавье и Луи-Шарля). На первом - даты и рождения и смерти, на втором - лишь надпись: "Людовик XVII, король Франции и Наварры".

ВОПРОС ТРЕТИЙ. Чем объяснить удивительную снисходительность правительства Реставрации к некоторым активнейшим участникам революции. Известно, что в то время, когда большая часть "цареубийц" была выслана из страны, Поль Баррас не только не был отправлен в ссылку, не только сохранил звание генерала, но и был принят на государственную службу. Более того, после его смерти в 1829 гроб разрешили покрыть трехцветным революционным стягом. Быть может, свет на эту редкостную благосклонность короля поможет пролить сообщение одной из придворных дам, о том, что еще в 1803 Баррас уверял ее в том, что дофин остался жив? 

Кроме того, известно, что при всех последующих режимах, в том числе и при Реставрации, получала пенсию (с перерывом в несколько лет) сестра Робеспьера - Шарлотта. И если еще можно принять в качестве аргумента, что Наполеон был благодарен Робеспьеру-младшему, которого лично знал, то чем объяснить благосклонность Людовика XVIII ?  Ж. Бернар высказывает мнение, что король был благодарен Робеспьеру, поскольку тот казнил нелюбимого им брата. Но тогда к чему репрессии против остальных "цареубийц"? А. Дюбоск уверен, что Шарлотта с самого начала было попросту агентом Людовика XVIII. Но при нем ее пенсия была уменьшена втрое по сравнению с периодом Империи. 

Среди всех этих мнений и домыслов кажутся имеющими право на существование две точки зрения. Первая, и ее придерживался хорошо знавший Шарлотту в последние годы А.Лапоннере, - Людовик XVIII платил Шарлотте за то, чтобы она не публиковала свои мемуары. Но, с одной стороны, в тексте, который был в итоге напечатан, нет ничего, подрывающего основы монархии, а во-вторых, полиция даже не пыталась его изъять. Сторонники же второй точки зрения уверены, что Шарлотта знала от брата, что дофин остался жив, и именно за это ей и платили. Как было на самом деле, неясно до сих пор. 

ВОПРОС ЧЕТВЕРТЫЙ. Широко известна фраза Наполеона, произнесенная однажды в гневе в адрес европейских дворов и французского правительства в эмиграции: "Если я захочу сбить с толку все их притязания, я заставлю появиться человека, чье существование удивит весь мир!". Кого же имел в виду император? Или Жозефина, когда она говорила: "Знайте мои дети, что не все мертвые покоятся в своих могилах"? Кстати, учитывая давние связи Жозефины с Баррасом, а так же то, что одного из охранников дофина порекомендовала наверняка она, не исключена ее особая осведомленность о происшедшем. Бытует также легенда о том, что императрица поделилась этой информацией с Александром I в момент его пребывания в Париже. Через несколько дней после этого Жозефина внезапно умирает. 

ВОПРОС ПЯТЫЙ. Одна из секретных статей Парижского договора от 30 мая 1815 гласила: "Хотя высокие договаривающиеся стороны не уверены в смерти сына Людовика XVI, ситуация в Европе и общественные интересы требуют, чтобы ими был поставлен у власти Луи-Станислав-Ксавье, граф Прованский с официальным титулом короля, но два года он будет на самом деле только регентом, пока не подтвердится, что он - истинный государь". Этот текст опубликовал в 1831 Лабрели де Фонтен - библиотекарь герцогини Орлеанской. На чем основывались высокие договаривающиеся стороны? 

ВОПРОС ШЕСТОЙ. Когда после Реставрации Людовик XVIII захотел обновить конкордат с Папой, тот отклонил формулировку "Людовик XVIII, возведенный на свой трон" и после долгих переговоров согласился на "возведенный на трон, который занимали его предки". Почему?

ВОПРОС СЕДЬМОЙ. Большинство историков отмечают двойственную позицию сестры дофина Марии-Терезы-Шарлотты (впоследствии герцогина Ангулемской) по вопросу о том, мог ли он остаться в живых. Следует учесть, что она о смерти матери, тёти и брата узнала одновременно, уже после Термидора. Не случайно А. Кастело называет ее "самой несчастной женщиной нашей истории". По выходе из тюрьмы дочь казненного короля пишет Людовику XVIII письмо, скорбя о гибели отца, матери и тёти. О смерти брата ей к тому времени было прекрасно известно, однако в письме о нем нет ни слова. После ее смерти остались письма ее доверенному лицу, барону Шарле, из которых видно, что она все же не была уверена в смерти брата, надеялась, что ему удалось спастись, но с каждым новым лже-дофином эти надежды таяли. В 1849 г. она напишет в начале своего завещания: "Я вскоре воссоединюсь с душами моего отца, моей матери и моей тёти", вновь не упоминая о брате. 

ВОПРОС ВОСЬМОЙ. Во время вскрытия ребенка, умершего в Тампле, доктор Пеллетан извлек у умершего сердце и бережно хранил его все эти годы. После Реставрации он пытался предложить его и герцогине Ангулемской, и Людовику XVIII. Оба отказались.

Тогда же комиссар Дамон срезал у ребенка прядь волос. И вновь августейшие особы отклонили попытки вручить им эту реликвию. Кроме того, когда впоследствии было проведено ее сравнение с прядью, хранившейся у Марии-Антуанетты, экспертиза показала, что образцы не имеют ничего общего. Был ли Дамон обманщиком, или причина кроется глубже? 

На самом деле, в литературе подобных вопросов встречается гораздо больше. Здесь же были отобраны только те, на которые, с нашей точки зрения, действительно трудно или невозможно ответить, если не исходить из того, что мальчик все же остался жив. И определенный круг людей об этом знал. Или, в некоторых случаях, не был точно уверен в смерти дофина. Однако тогда возникает последний и самый главный вопрос: почему ни при одном из последующих режимов права принца не были признаны? Ответа на него история не знает. У каждого из авторов, пишущих об этой проблеме, есть по этому поводу своя точка зрения. Моя же такова: прежде чем признавать чудесным образом спасшегося дофина, необходимо было установить подлинность того или иного претендента. Именно на этом пути и было максимальное количество сложностей.

5. А был ли мальчик?

Обилием самозванцев русского читателя не удивишь. Хотя Лжедмитриев и не было около 60, а именно такое количество людей претендовало на то, чтобы являться чудом спасшимся Людовиком XVII. Рассказ обо всех претендентах отнял бы сотни страниц, хотя и был бы, без сомнения, весьма занимательным. Вспомним лишь о нескольких наиболее известных. 

Так, например, в феврале 1818 перед Руанским исправи-тельным судом предстал некий Филиппо, он же Матюрен Брюно, называвший себя Шарлем Наваррским. До того, в ноябре 1815 Людовик XVIII получил от него письмо с просьбой о встрече, подписанное "Дофин-Бурбон". Несмотря на свою явно неправильную простонародную речь, Брюно вызвал во Франции сочувствие, а когда его переводили из тюрьмы в зал суда даже слышались крики: "Да здравствует король!". Не будем удивляться легковерию французов, удивимся другому: герцогиня Ангулемская прислала к нему в тюрьму специального представителя, который должен был получить ответы на ряд вопросов. А не отличавшийся особенным легковерием министр полиции Деказ требовал особых ежедневных докладах о его поведении и заявлениях, при том, что родители юноши находились в добром здравии и признали его. Брюно умирает в тюрьме в 1822. 

Другой лжедофин, барон де Ришмон, работая в Руане в конце 20-х годов внештатным служащим в префектуре, не перестает рассылать воззвания к французскому народу, в которых уверяет, что он сын казненного короля. В 1834 суд признает его домогательства необоснованными, что не мешает ему в 1849 обратиться с иском о наследовании против герцогини Ангулемской. И только смерть последней положила конец судебному разбирательству. 

Нельзя не упомянуть и еще об одном претенденте - Карле-Вильгельме Наундорфе.До 1810 жизнь этого человека историкам неизвестна. В этом году он появился в Берлине и вскоре, под давлением обстоятельств, открывает прусскому министру полиции по фамилии Ле Кок свое настоящее имя и якобы представляет ему даже соответствующие документы, в частности, письмо, подписанное Людовиком XVI. 

Цепь его дальнейших приключений достаточно широко освещена в историографии. Отметим лишь, что когда в начале лета 1833, оставив в Пруссии семью, он приезжает в Париж, его признают многие друзья и слуги погибшей королевской семьи, образуя вокруг него некое подобие двора. Специально занимавшийся этой проблемой А.Провенс отмечает, что "Наундорф сохранил все воспоминания о детстве дофина, даже самые интимные, самые тайные", хорошо знал Тампль, Версаль, Рамбулье и Тюильри, без труда мог указать, какие изменения произошли во дворцах со времени пребывания там королевской четы. 

Несмотря на это, его права на престол так и остаются непризнанными. Он вынужден эмигрировать в Англию, затем в Голландию, где в августе 1845 и умирает. Вот свидетельство его лечащих врачей: "Мысли больного в бреду в основном возвращались к его несчастному отцу Людовику XVI, к жуткому зрелищу гильотины, или же он соединял руки для молитвы и сбивчиво просил о скорой встрече на небе со своим царственным отцом". 

Играл даже на смертном одре? Был ли он настоящим Людовиком XVII? Более века профессиональные исследователи и любители ищут ответ на этот вопрос. Ряд придуманных им историй явно фантастичен. В двух изданных томах его переписки никаких признаков того, что это писал сын короля в ней нет. Он не рассказывает жене ни о каких местах в Париже, связанных с его "родителями", зато сообщает дату рождения. И это после 16 лет совместной жизни! Один из историков, Гюстав Бор, выяснил, что в мае 1788 дофину делали прививку от оспы на обе руки. В то же время известно, что при посмертном осмотре тела Наундорфа был найден след от прививки только на одной руке. Это не удивительно: в 1810 все жители Берлина принудительно вакцинировались против оспы. Но где более ранние следы?

С другой стороны, до сих пор не придумано объяснений поразительной осведомленности Наундорфа. Проведенное почерковедческое исследование показало большое сходство его почерка с почерком дофина, а за исключением загадочного следа от прививки, все остальные отметины, присущие дофину, на теле Наундорфа были. Практически совпадают и антропометрические данные. Остается только согласиться с А.Деко, который писал: "Наряду с загадкой Людовика XVII существует загадка Наундорфа". Даже если он и не был сыном Людовика XVI, считал историк, Наундорф был каким-то образом замешан в деле исчезновения дофина. 

История Людовика XVII удивительна. Король без королевства, одно только существование которого чуть было не оказало значительное влияние на судьбы революционной Франции. Всего один раз, сам того не осознавая, он оказался в самом центре политической борьбы. И после смерти (писать ли это слово в кавычках?) он не переставал тревожить умы политиков, историков и писателей. 

1. Бовыкин Д. Людовик XVII: жизнь и легенда. // Новая и новейшая история  №4-1995.

Последнее обновление страницы   05.08.04 08:38:32