Среброга,
Келебдора по-среднеэльфийски.
Там, за одиноким окном, прорезью в оснеженном льду, был
узкий
выступ,
точно орлиное гнездовье над мглистым покровом гор.
Сверху
ярилось
солнце,
внизу залегли облака. Я
выпрыгнул
наружу
вслед
за
ним,
а
он
вспыхнул
огненной головней. Ничьи глаза не видели этого Поединка на Вершине Вершин, а
то бы песни о
нем,
может
статься,
пережили
века.
-
И
Гэндальф
вдруг
рассмеялся. - Но о чем тут слагать песни7 Издали
заметили
только
страшную
грозу на вершине Келебдора - грохотал, говорят, гром, и
молния
за
молнией
разрывались лоскутьями пламени. Может, для песен и этого хватит?
Дым
стоял
над нами столбом, клубился смрадный пар, сыпалось ледяное крошево. Я
одолел
врага; он низвергся с заоблачных высот, в паденье обрушивая горные кручи. Но
тьма объяла меня, и я блуждал
в
безначальном
безвременье,
путями,
тайна
которых пребудет нерушима.
Нагим
меня возвратили в мир - ненадолго, до истечения сроков И очнулся
я
на
вершине
горы. Ни окна, ни самой Башни не было; Лестницу загромоздили
груды
обожженных каменьев. Я лежал один, не чая спасенья и помощи ниоткуда,
на
кремнистой
крыше
мира.
Надо
мною вершился звездный круговорот, и дни
казались
мне
веками.
Я
внимал
смутному,
слитному ропоту земного бытия:
предсмертным
крикам
и
воплям
рожениц,
застольным песням и погребальному
плачу
и
медленным,
тяжким
стонам
утомленного
камня. И прилетел Гваигир
Ветробой; он меня поднял и понес неведомо куда.
"Ты поистине друг в беде, а я - твое вечное бремя", - сказал я ему.
"Был ты когда-то бременем, - проклекотал он, - но нынче
ты
не
таков.
Лебединое перышко несу я в своих когтях. Солнечные лучи пронизывают тебя.
И
я тебе больше не нужен: отпущу - и ты поплывешь с потоками ветра".
"Не надо, не отпускай! - попросил я, понемногу возвращаясь к
жизни.
-
Отнеси меня лучше в Кветлориэн!"
"Так мне и повелела Владычица Галадриэль, высылая
меня
за
тобою",
-
отвечал он.
И принес он меня в Галадхэн, откуда вы недавно перед
тем
отплыли.
Вы
знаете, время там не старит, а целит, и я исцелился. Меня облачили
в
белые
одежды. Я был советчиком и
принимал
советы.
Необычной
дорогой
пришел
я
оттуда и принес вам устные посланья. Арагорну сказано так:
На сумеречном Севере блесни,
Эльфийский Берилл!
Друзей призови к оружию и родичей собери.
Они увидят, услышат -
и откликнутся все, кто жив, -
И Серая выйдет Дружина на
южные
рубежи.
Тебе же сужден одинокий и непомерный труд:
Прямую дорогу к Морю мертвые стерегут.
А тебе, Леголас, Галадриэль передала вот что:
Царевич из Лихолесья! Под сенью лесной
Жил ты себе
на
радость.
Но потеряешь покой! -
Возгласы быстрых чаек
и рокот прибрежной волны
Станут тебе отрадней возлюбленной тишины.
Гэндальф замолк и прикрыл глаза.
- А мне, значит, ничего нет? - спросил Гимли и повесил голову.
- Темны слова ее, - сказал Леголас. - Моему уху они ничего не говорят.
- Для меня это не утешение, - буркнул Гимли.
- Тебе что, больше всех надо? Хочешь, чтобы она предрекла твою гибель?
- Да, хочу, если больше ей нечего мне передать.
- О чем вы там? - спросил Гэндальф. - Нет, моему уху обращенные
к
вам
слова кое-что говорят. Прошу прощенья, Гимли! Я просто сызнова обдумывал эти
два ее послания. Но есть и третье, не туманное и не скорбное.
-
"Гимли,
сыну Глоина, - сказала она, - поклон от его Дамы. Хранитель
моей
пряди,
мысли
мои
неотлучно
следуют
за
тобой.
Да не остынет твоя
доблесть, и пусть рубит твоя секира лишь то, что должно рубить!"
- В добрый час ты
вернулся
к
нам,
Гэндальф!
-
возгласил
Гимли
и
пустился в
пляс
под
диковатый
напев
на
гномьем
языке.
-
Ну,
теперь
держитесь! - кричал он,
вертя
топором
над ..далее 

Последние изменения на странице произошли 29-07-2004