- Стемнело, и мы взошли  на  гребень  над  Нан-Куруниром,  -  продолжил
Мерри. - Тогда мне впервые показалось, что за нами движется Лес. Ну,  думаю,
сплю и вижу онтские сны. Ан нет, Пин тоже, хоть и раззява, а  чего-то  такое
заметил. И оба мы здорово испугались,  но  в  чем  было  дело,  покамест  не
разгадали.
     А это, оказывается, были гворны - так их онты именуют  на  "сокращенном
языке". Древень про них вскользь упоминал, и я сообразил, что это  вроде  бы
те же онты, только одеревенелые - во всяком случае, с виду. Стоят они там  и
сям, в лесу или на опушке, стоят, помалкивают и приглядывают за деревьями, а
в ложбинах, что поглубже, их, наверно, скопились многие сотни.
     Сила в них тайная и страшная, и они напускают вокруг себя мрак  -  даже
не заметишь, что движутся. А они очень даже движутся, и если рассердятся, то
куда как быстро. Стоишь, к примеру, глядишь, какая  погода,  слушаешь  шорох
ветра - глядь, а ты уж среди леса, и огромные деревья тянутся к тебе корнями
и голыми ветвями. Речь они сохранили, бывает, говорят с онтами, -  потому  и
зовутся гворны, как сказал Древень, - но вконец ошалели и одичали. Вот уж не
приведи Фангорн с ними встретиться, если поблизости нет настоящего онта.
     Ну, в общем, до полуночи мы скрывались в  горах  на  севере  Колдовской
логовины - онты, а за ними тьма-тьмущая гворнов. Мы их, конечно,  видеть  не
могли, только слышали жуткое  поскрипывание  и  покряхтывание.  Темная  была
ночь, облачная. А с гор они двинулись словно лавина,  и  ветер  засвистал  в
Ушах. Луна из-за туч не выглядывала, и в первом часу пополуночи на  Изенгард
с севера надвинулся густой лес. А  кругом  никого-никого  -  ни  врагов,  ни
друзей. Только светилось окно высоко на башне - вот и все.
     Древень с товарищами подобрался поближе к большим воротам, и мы с Пином
никуда не делись - сидели на  плечах  у  Древня,  и  я  чувствовал,  как  он
напрягся. Но онты -  они,  если  даже  сильно  волнуются,  все  равно  очень
осторожные и терпеливые. Они и застыли  как  статуи,  тихо  дышали  и  молча
вслушивались. Внезапно все кругом загрохотало. Завыли трубы, гул  прокатился
по стенам Изенгарда. Мы уж думали:  все,  нас  заметили  и  сейчас  начнется
битва. Но не тут-то было. Просто  Саруман  выпустил  из  крепости  все  свое
воинство. Я мало чего понимаю про войну, про эту и про любую, ничего  толком
не знаю про ристанийских конников, что они за  люди,  но  ясное  было  дело:
Саруман задумал одним махом разделаться  с  конунгом  и  его  подданными.  А
Изенгард от кого охранять? Я видел, как они  шли:  орки  за  орками,  черные
стальные полчища, и верховые - на громадных волках. Потом люди,  и  тоже  их
видимо-невидимо, при свете факелов различались их лица. Вроде  бы  люди  как
люди, высокие, темноволосые - мрачные, но не злобные. Жуть-то была не в них;
страшно стало, когда пошли другие  -  росту  людского,  а  хари  гоблинские,
изжелта-серые, косоглазые. И знаете, мне припомнился тот южанин в  Пригорье;
тот, правда, был все же скорее человек, чем орк.
     - Да, я его тоже припоминаю, - сказал Арагорн. -  Мы  навидались  таких
полуорков в Хельмовом ущелье. Теперь-то ясно, что  тот  южанин  был  шпионом
Сарумана, но стакнулся ли  он  с  Черными  Всадниками  или  соблюл  верность
здешнему хозяину - кто его знает. Да  и  то  сказать:  разве  их,  лиходеев,
разберешь, когда они служат верой и правдой, а когда плутуют и мошенничают?
     - Короче говоря, набралось Сарумановой рати самое малое тысяч десять, -
сказал Мерри. - Час или около того выходили они из ворот. Одни отправились к
Бродам, другие - прямо на восток. Там был мост, примерно за лигу отсюда, где
река глубоко уходит в каменное русло. Да вон он, что там от  него  осталось:
если встанешь, отсюда видно. Они сипло орали песни, гоготали и галдели.  Ну,
подумал я, ристанийцам-то, пожалуй, худо придется.  Но  Древень  и  ухом  не
повел. Он сказал: "Нынче мне до них дела нет. Я займусь Изенгардом,  скалами
и стенами".
     В кромешной тьме много не увидишь,  но  мне  почудилось,  будто  гворны
помалу двинулись на юг, как только затворились ворота.  Должно  быть,  им-то
было дело до орков. А поутру они продвинулись далеко в  долину:  там  лежало
темное пятно.
     Как только удалилось Саруманово воинство,  настал  наш  черед.  Древень
опустил нас наземь, подошел к воротам и принялся  колотить  в  них,  вызывая
Сарумана. Со стен посыпались стрелы  и  полетели  камни.  Ну,  стрелы  онтам
нипочем: они их только  язвят,  будто  осиные  укусы.  Онта  можно  истыкать
стрелами как игольник, а он почти и не заметит. Отрава их  не  берет,  да  и
кожа потолще древесной коры. Разве что если изо всех сил рубануть топором  -
вот топоров они не любят. Много, однако, понадобится  дровосеков  на  одного
онта, тем более что, единожды рубанув его, в живых уж точно  не  останешься.
Онтский кулак мнет броню как жесть.
     Ну  и  вот,  обстреляли  они   Древня,   и   тот   малость   осердился,
"поспешничать" стал - есть у него такое словечко. Как  гаркнет:  "Хрру-ум  -
ху-ум" - и, откуда ни возьмись, явилась ему на подмогу добрая дюжина  онтов.
А уж сердитый онт - это не шуточки. Пальцами - что рук, что ног - они,  мало
сказать, впиваются  в  камень:  они  его  крошат  что  твой  черствый  хлеб.
Представьте, что сделают со скалами лет за сто древесные корни, так вот, это
делалось у нас на глазах.
     Они шатали, трясли, дробили, колотили, молотили - бум-бам, тррах-кррах,
- и через пять минут эти огромные ворота валялись, где сейчас, а  стены  они
рассыпали, как кролики роют песок. Не знаю  уж,  что  там  подумал  Саруман,
понял ли он, какая напасть на него свалилась, но надумать он ничегошеньки не
надумал. Нынче он и маг-то,  видно,  так  себе,  плохонький,  но  волшебство
побоку, просто кишка тонка, а для храбрости ему нужны  рабы  в  ошейниках  и
колеса на ремнях, извините, конечно, за красивое выражение. Да уж, не то что
старина Гэндальф. Саруман небось потому и прославился, что  всех  облапошил,
запершись в Изенгарде.
     - Нет, - возразил Арагорн. - Когда-то  он  был  достоин  своей  громкой
славы. Велики были его познания, победительна сметка, на диво искусны  руки,
а главное, он имел власть над чужими умами: мудрых он уговаривал,  тех,  кто
поглупей, запугивал. И эту власть он сохранил: во всем  Средиземье  немногие
устоят или поставят на своем, побеседовав с Саруманом, и  это  даже  теперь,
после его поражения. Гэндальф, Элронд, пожалуй, Галадриэль, а кто еще  -  не
знаю, даром что козни его и злодейства очевидны и несомненны.
     - Онты - они устоят, - сказал Пин. - Однажды ему их удалось объехать по
кривой, другой раз не удастся. Да он про  них  мало  что  понимает  и  очень
ошибся, исключив их из расчетов. В его замыслах им места нет, а передумывать
уж теперь поздно, когда они сами  за  ум  взялись.  Словом,  онты  пошли  на
приступ, остатки изенгардского гарнизона разбежались кто куда и точно  крысы
полезли изо всех дыр. Людей онты отловили, выспросили и отпустили; их  здесь
вылезло дюжины две-три, не больше. А вот из орков, крупных и мелких, вряд ли
кто спасся. От онтов - может быть, но от гворнов - никак, а они тогда не все
еще покинули долину, Изенгард был наглухо оцеплен.
     Так вот, когда онты развалили и искрошили южные стены,  а  гарнизона  и
след простыл, откуда-то выскочил и сам Саруман. Он, верно, сшивался у ворот,
провожал свое достославное воинство. Поначалу он ловко укрывался, и  его  не
заметили. Но тучи разогнало, звезды засияли; словом, для онтов стало светло,
как днем, и вдруг слышу - Скоростень кричит:  "Древогуб,  древогуб!"  Он  по
натуре тихий и ласковый, Скоростень, но тем страшнее  ненавидит  Сарумана  -
его самые любимые рябины погибли под оркскими топорами. Он спрыгнул со стены
у внутренних ворот и помчался по дороге к Ортханку: они, когда надо, быстрее
ветра. Серенькая фигурка перебегала от столба к столбу и уже была у башенной
лестницы, но еще чуть-чуть - и Скоростень сцапал бы  и  придушил  его  возле
самых дверей.
     Забравшись в Ортханк, Саруман тут же запустил  на  полную  катушку  все
свои прохиндейские машины, а  в  стенах  Изенгарда  уже  набралось  порядком
онтов: одних призвал своим криком Скоростень, другие вломились с  востока  и
севера - расхаживали и крушили что ни  попадя.  И  вдруг  скважины  и  шахты
повсюду стали изрыгать огонь и вонючий дым. Кого обожгло, кого опалило. Один
высокий красивый онт - Буковец, кажется, его звали - попал в  струю  жидкого
огня и загорелся как факел: ужас несусветный!
     Вот когда они впрямь рассвирепели. Я по глупости думал, что они  и  так
уже здорово сердитые, но тут такое поднялось! Они трубили, гудели,  голосили
- от одного этого шума камни стали сами трескаться и осыпаться. Мы  с  Мерри
забились поглубже в какие-то щели, заткнув уши плащами.
 ..далее 

Последние изменения на странице произошли 29-07-2004