Широкими,  ровными  шагами  шествовал  он  напрямик  сквозь  чащу,   не
отдаляясь от реки, все выше по лесистому склону. Из деревьев  многие  словно
дремали, не замечая его: ступай, мол, своей дорогой; но были и такие, что  с
радостным трепетом вздымали перед ним ветви. Он шел  и  разговаривал  сам  с
собой, и долгий мелодичный поток странных звуков струился  и  струился  мимо
ушей.
     Хоббиты помалкивали. Им почему-то казалось,  что  пока  все  более  или
менее в порядке и надо  поразмыслить,  прикинуть  на  будущее.  Пин  наконец
решился и заговорил.
     - Древень, а Древень, - сказал он, - можно  немного  поспрашивать?  Вот
почему Селербэрн не велел к  тебе  в  Лес  соваться?  Он  сказал  нам:  мол,
берегитесь, а то мало ли.
     - Н-да-а, вот что он вам сказал? - прогудел Древень. - Ну и я бы вам то
же самое сказал, иди вы от  нас  обратно.  Да,  сказал  бы  я,  вы  поменьше
плутайте, а главное - держитесь подальше от кущей Лаурелиндоренана! Так  его
встарь называли эльфы; нынче-то называют короче, Кветлориэн  нынче  они  его
называют. Так-то вот: звался Золотозвончатой Долиной, а  теперь  всего  лишь
Дремоцвет, если примерно по-вашему. И недаром, должно быть: ихнему  бы  краю
цвести да разрастаться, а он, гляди-ка, чахнет, он все меньше и меньше.  Ну,
словом, неверные те места, и не след туда забредать, вовсе даже незачем,  ни
вам, ни кому другому. Вы оттуда выбрались, а зачем туда забрались,  пока  не
знаю, и такого что-то ни с кем, сколько помню, не бывало. Да, неверный край.
     Наши места  тоже,  конечно,  хороши.  Худые  здесь  случались  дела  со
странниками, ох, худые, иначе  не  скажешь.  М-да,  от  нас  не  выберешься:
Лаурелиндоренан линдолорендор  малинорнелион  орнемалин,  -  как  бы  нехотя
произнес он. - За Кветлориэном они, похоже, уж  и  света  белого  не  видят.
Селербэрн застрял в своей юности, а с тех пор  что  у  нас,  что  вообще  за
опушками  Златолесья  много  чего  переменилось.  Но  все  же   верно,   что
Таурелиломеа-тумбалеморна Тумбалетауреа Ломеанор, это да, это как и  прежде.
Да-да, многое переменилось, однако же это по-прежнему, хоть и не везде.
     - Ты это о чем? - спросил его Пин. - Что не везде?
     - Деревья с онтами, онты и деревья, - ответствовал Древень. - Сам-то  я
не очень понимаю, что происходит, и не  смогу,  наверно,  толком  объяснить.
Однако попробую. Вот некоторые из нас как были онты,  так  и  есть  и  живут
по-положенному, а другие призаснули, вроде бы одеревенели, что ли. Деревья -
наоборот, они все больше деревья как деревья, а  некоторые,  и  очень  таких
многовато, пробуждаются. Иные даже и совсем пробудились: из  этих  кое-какие
ни дать ни взять онты, хотя куда им до онтов. Да, дела, что ни говори.
     Вот  тебе  дерево:  растет-зеленеет  как  ни  в  чем   не   бывало,   а
сердцевина-то у него гнилая. Древесина - нет, древесина добротная,  я  не  о
том. Да взять те же древние ивы у нижнего тока Онтавы:  их  уж  нет  теперь,
только  в  моей  памяти  навечно  остались.  Совсем  они  прогнили  изнутри,
держались еле-еле, а были  тихие  и  простые,  мягкие  и  легкие,  что  твой
весенний листочек. И есть, наоборот, деревья в  предгорьях  -  ядреные,  как
орех, а на поверку - дрянь дрянью. Сущая это зараза.  Нет,  правда,  пожалуй
что, очень опасно к нам зазря забредать. Есть у нас черные, угрюмые  лощины,
как были, так и есть.
     - Вроде как там, на севере, в  Вековечном  Лесу?  -  робко  осведомился
Мерри.
     - Ну да, ну да,  вроде  как  там,  только  гораздо  хуже,  чернее.  Оно
конечно, Великая Тьма и там, на севере, обрушилась, и там у вас тоже  дурной
памяти хватает. Только у нас кое-где  Тьма  изначально  как  лежала,  так  и
лежит, а деревья-то иной раз постарше меня.  Ну,  мы,  конечно,  делаем  что
можем. Отгоняем чужаков, не  подпускаем  кого  не  надо,  учим  и  умудряем,
выхаживаем и ухаживаем.
     Мы, онты, издревле назначены древопасами. Теперь нас маловато осталось.
Говорят, пастух и овца преподобны с лица, но и это вовсе не сразу,  а  жизнь
им отмерена короткая. Зато онты с деревьями - живое подобие друг друга: века
они обвыкают рядом ведь онты, они вроде эльфов: сами себе  не  слишком-то  и
любопытны, не то что люди, и уж куда лучше людей умеют вникать в чужие дела.
И однако  же  люди  нам,  может,  и  больше  сродни:  мы,  как  бы  сказать,
переменчивей эльфов, видим снаружи, не только изнутри. Вообще-то что  эльфы,
что люди нам не чета: онты тверже ходят и дальше смотрят.
     Кое-кто из моей близкой родни совсем  уж  одеревенел,  им  хоть  в  ухо
труби, а сами только шепотом и разговаривают. Но  есть  и  деревья,  которые
разогнулись, и с ними у нас идет разговор. Разговор, конечно, эльфы  завели:
они, бывало, будили деревья, учили их  своему  языку  и  учились  по-ихнему.
Древние эльфы, они были такие, им лишь бы разговоры выдумывать - ну со всеми
обо всем говорили. А потом пала Великая Тьма,  и  они  уплыли  за  Море  или
обрели приют в дальних краях, там сложили свои песни о  веках  невозвратных.
Да, о невозвратных веках. В те давние времена отсюда до Лунных  гор  тянулся
сплошной лес, а это была всего лишь его восточная опушка.
     То-то было времечко! Я распевал и расхаживал  день  за  днем  напролет,
гулким эхом вторили моему пению лесистые  долы.  Тогдашний  лес  походил  на
Кветлориэн, однако ж был гуще, мощнее, юнее. А какой духовитый  был  воздух!
Я, помню, стоял неделями и надышаться не мог.
     Древень  примолк,  вышагивая  размашисто  и   бесшумно,   потом   снова
забормотал, бормотание стало напевом,  в  нем  зазвучали  слова,  и  хоббиты
наконец расслышали обращенное к ним песнопение:

          У ивняков Тасаринена
                            бродил я весенней порой.
 ..далее 

Последние изменения на странице произошли 29-07-2004