- Я думал, государь, об этом ты сам мне скажешь.
     - Скажу, когда узнаю, на что ты годен, - обещал Денэтор. -  И  наверно,
узнаю скорее, если ты будешь при мне. Служитель  моих  покоев  отпросился  в
передовую дружину, и ты его покуда заменишь. Будешь мне прислуживать, будешь
моим нарочным, будешь занимать меня беседой между делами войны и совета.  Ты
петь умеешь?
     -  Умею,  - сказал Пин. - Ну, то есть умею, судя по-нашему. Только ведь
наши  песенки  не  годятся  для  здешних  высоких  чертогов, и не идут они к
нынешним временам, государь. У нас ведь что самое страшное? Ливень да буран.
И поем-то мы обычно о чем-нибудь смешном, песни у нас застольные.
     - А почему ж ты думаешь, что такие ваши  песни  не  к  месту  и  не  ко
времени? Разве нам, обуянным чудовищной Тенью, не отрадно  услышать  отзвуки
веселья с дальней и светлой стороны? Недаром, стало быть, охраняли мы  ваши,
да и все другие края, не уповая ни на чью благодарность.
     Пин очень огорчился. Вот только  этого  не  хватало  -  распевай  перед
властителем Минас-Тирита хоббитские куплеты, тем более смешные, в которых уж
кто-кто, а он-то знал толк.
     Но покамест обошлось. Не было ему  велено  распевать  куплеты.  Денэтор
обратился  к  Гэндальфу,  расспрашивал  его  про  Мустангрим,  про  тамошние
державные дела и про Эомера, племянника конунга. А Пин  знай  себе  дивился:
откуда это здешнему государю столько известно про дальние  страны  -  сам-то
небось давным-давно не бывал дальше границы.
     Наконец Денэтор махнул Пину рукой - иди, мол, пока что не нужен.
     - Ступай в оружейную, - сказал он. - И оденься, как подобает  башенному
стражу. Там все для тебя готово, вчера я распорядился.
     И точно, все было готово: Пин облачился в причудливый  черно-серебряный
наряд. Сыскали ему и кольчугу - наверно, из вороненой стали, а с виду  вроде
гагатовую; шлем с высоким венцом украшен был по бокам черными крылышками,  а
посредине  -  серебряной  звездочкой.  Поверх  кольчуги  полагалась   черная
накидка, на которой серебром было выткано Древо. Прежние его одежды свернули
и унесли; серый лориэнский плащ, правда,  оставили,  однако  носить  его  на
службе  не  велели.   И   стал   он   теперь,   на   чужой   взгляд,   сущим
Эрнил-и-Ферианнатом, невысоклицким князем, как  его  именовали  гондорцы;  и
было ему очень не по себе. Да и сумрак нагнетал уныние.
     Тянулся беспросветный день. От  бессолнечного  утра  до  вечера  чадные
потемки над Гондором еще отяготели, дышалось трудно, теснило грудь. Высоко в
небесах ползла на запад огромная тяжкая туча: она  пожирала  свет,  ее  гнал
ветер войны; а  внизу  стояло  удушье,  будто  вся  долина  Андуина  ожидала
неистовой бури.

     В одиннадцатом часу его наконец ненадолго отпустили; Пин вышел из башни
и отправился поесть-попить, авось дадут, а заодно встряхнуться - не по нутру
ему пришлась нудная дворцовая служба. В столовой он встретил Берегонда - тот
как раз вернулся из-за пеленнорских рубежей, от сторожевых башен. Пин позвал
его прогуляться к парапету: измаяли его каменные мешки и даже высокие  своды
цитадели давили нестерпимо. Они уселись рядом возле  бойницы,  глядевшей  на
восток, - той самой, где они угощались и беседовали накануне.
     Был закатный час, но неоглядная пелена уже простерлась далеко на запад,
и, лишь уходя за Море, солнце едва успело пронизать ее  прощальными  лучами;
они-то, на радость Фродо, и озарили у развилки голову поверженного государя.
Но на Пеленнорские пажити в тени Миндоллуина не пал ни единый  отблеск;  там
застоялась бурая мгла.
     Пину казалось, что сидел он здесь много-много  лет  назад,  в  какие-то
полузабытые времена, когда был еще хоббитом, беспечным странником,  которому
все  невзгоды  нипочем.  Нынче  он   стал   маленьким   воином,   защитником
белокаменного града от великой беды, в мрачном и чинном убранстве  башенного
стража.
     В другое время и в другом месте Пин,  может,  и  возгордился  бы  таким
убранством, но сейчас он понимал, что дело его нешуточное, что в жизни его и
смерти волен суровый  властитель,  а  гибель  висит  над  головой.  Кольчуга
обременяла его, шлем сдавливал виски. Накидку он снял и  бросил  на  скамью.
Усталыми глазами окинул он темневшие внизу поля, зевнул и горько вздохнул.
     - Что, устал за день? - спросил Берегонд.
     - Еще бы не устал, - сказал Пин, - с ног  падаю  от  безделья.  Час  за
часом околачивался у дверей своего господина, пока  он  принимал  Гэндальфа,
князя Имраиля и прочих важных особ. А ведь я, знаешь ли, Берегонд, совсем не
привык прислуживать за столом, щелкая зубами от  голода.  Хоббиты  этому  не
обучены. Ты, конечно, скажешь, зато, мол, честь какая!  Да  проку-то  что  в
этой чести? Да если на то пошло, что проку даже есть-пить  в  этих  ползучих
потемках! А тебе не темновато? Смотри, не воздух, а какое-то бурое месиво! И
часто у вас ветер с востока нагоняет такие туманы?
 ..далее 

Последние изменения на странице произошли 29-07-2004